Антоша чехонте. Антон чехов. «Несравненный художник жизни»

А. П. Чехову суждено было остаться загадкой для своих современников, у которых на глазах происходило нечто в высшей степени странное. Весельчак Антоша Чехонте, сотрудник юмористических газетенок и журналов, одни названия которых настраивали на иронически снисходительный лад ("Будильник", "Стрекоза", "Осколки", "Мирской толк", "Волна", "Развлечение"), становился грустно сосредоточенным Чеховым, властителем дум целого поколения.

Писатель выступал под множеством псевдонимов. Одни хранили тепло домашнего очага и были понятны только близким людям: "Антоша" (так звали его в семье), "Чехонте" (прозвище Чехова, еще подростка, в таганрогской гимназии), "Брат моего брата" (намек на старшего брата Александра, который и ввел его в литературу). Другие ("Человек без селезенки", "Врач без пациентов") отразили увлечение медициной. Третьи были результатом неистощимой игры воображения: "Прозаический поэт", "Старый грешник", "Вспыльчивый человек", "Грач", "Крапива", "Гайка", "Улисс", "Лаэрт", "Шампанский", "Юный старец", "Макар Балластов" и просто "Г. (господин) Балластов". В "Правилах для начинающих авторов" (1885) под номером 15 значилось: "Написавши, подпишись. Если не гонишься за известностью и боишься, чтобы тебя не побили, употреби псевдоним".

Однако уже в раннем творчестве Чехова заметна некоторая двойственность. Чехонте не так прост, как кажется. Известный исследователь наследия писателя З. С. Паперный говорит: "Это Чехонте, но все-таки уже Чехов". Правда, это слова о чеховской драматургии, но то же самое следует сказать и о его ранней прозе. Здесь бьет ключом молодая энергия. Образы теснятся пестрой и веселой толпой. Автор не прочь посмеяться над парикмахером, который, узнав, что его невеста просватана за другого, оставляет голову клиента остриженной наполовину, и тот так и ходит, пока не отрастут волосы ("В цирюльне"), или вспомнить сценку в поезде, когда вернувшаяся в вагон Петровна узнает, что ее сумка с вещами только что выброшена в окно приятельницей, беспокойной старушкой, решившей, что она отстала от поезда ("В вагоне"), или рассказать, как молодой человек, мелкий чиновник, не помня себя от счастья, возбужденный, бегает по городу и читает вслух родне и знакомым коротенькую заметку из отдела скандальной хроники, где упоминается, как он в нетрезвом виде попал под лошадь извозчика и получил удар оглоблей по затылку; радости его нет предела: еще бы, теперь о нем "вся Россия узнает!" ("Радость"),

Стоит, однако, присмотреться внимательнее, как в этом, казалось бы, беззаботном веселье отчетливо проскальзывают нотки горечи и протеста. Ведь именно в ранние годы возникли такие шедевры чеховской юмористики, как "Смерть чиновника", "Толстый и тонкий", "Дочь Альбиона", "Маска", "Хамелеон", появились его "забитые люди", униженные, жалкие жертвы окружающего хамства, тупости, угодничества, вероломства, наглой и беззастенчивой власти денег, самодурства и произвола.

Легенды о Чехове

При внимательном рассмотрении раннего творчества писателя рушатся исключительно устойчивые, живущие до сих пор версии, например, о позднем переходе Чехова "в серьез", как он говорил, т.е. о его стремлении к острым общественно важным темам. Представление о периоде Чехонте нередко связывается с юмором чистым, беззлобным, не отягощенным печалью и горестными заметками зрелой мысли. Н. К. Михайловский, литературный критик народнического толка, полагал, что этот автор не ставит перед собой сколько-нибудь серьезных целей и идет "незнамо куда, незнамо зачем", а другой известный исследователь литературы чеховского времени, А. М. Скабичевский, отнес писателя к разряду "газетных клоунов", выкидывающих смешные коленца на потеху публики, считал его деятельность "самоубийством" таланта и предрекал, что выжитый, как лимон, он в полном забвении умрет где-нибудь "под забором".

Между тем во многих произведениях уже ранней поры были ярко намечены значительные именно по своему идейному содержанию темы и образы, которые будут разрабатываться Чеховым в более позднее время. В 1882 г. опубликована "Барыня" , рассказ мрачный, суровый, заканчивающийся убийством и развалом молодой крестьянской семьи из-за прихотей развратной барыньки. В описаниях деревни с ее нищетой и жестокостью узнаются черты будущих повестей "Мужики" (1897) и "В овраге" (1900). В "Цветах запоздалых" (1882) в докторе Топоркове, пересчитывающем засаленные ассигнации и скупающем доходные дома, заключена судьба Дмитрия Ионыча Старцева, героя "Ионыча" , (1898). В "Воре" (1883) задолго до поездки на Сахалин появится изображение ссылки, предваряющее произведения 1890-х гг. Рассказ "Устрицы" (1884) – своеобразный черновой набросок трагической ситуации, заставляющей вспомнить несчастную Варьку из рассказа "Спать хочется" (1888), маленькую измученную няньку, которая душит ребенка в припадке сумасшествия; только в раннем рассказе галлюцинации вызваны голодом, а здесь – изнурительным трудом и бессонницей. "Верба" и "Осенью" (оба рассказа 1883 г.) – прообразы будущих лирико-драматических новелл Чехова, но даже в них заключена безжалостная критика лихоимствующего, вороватого чиновничества и горькая насмешка над промотавшимся дворянством: барин в кабаке просит милостыню у крестьян, когда-то бывших у него в услужении.

От Чехонте ждали шутки, а он говорил о важных проблемах жизни, в нем хотели видеть исключительно комедийный талант, а он вдруг неожиданно начинал рассуждать о литераторах, несущих на своих плечах тяжелейшее бремя ответственности, делающих свое дело, несмотря ни на что: "Если мы уйдем и оставим наше поле хоть на минуту, то нас тотчас же заменят шуты в дурацких колпаках с лошадиными бубенчиками, нас заменят плохие профессора, плохие адвокаты да юнкера, описывающие свои нелепые любовные похождения по команде: левой! правой!" При этом писатель высказывает эти серьезные мысли в анекдотическом по своей сюжетной ситуации рассказе с нелепо юмористическим заглавием – "Марья Ивановна" !

Быстрое возмужание молодого писателя не было волей случая. Он сам строил свою судьбу. В 1884 г. появился первый скромный сборник веселых "театральных" рассказов "Сказки Мельпомены" , не замеченный широкой публикой, спустя год "Пестрые рассказы" уже имели несомненный успех и вызвали сочувственные отклики критики, а сборник рассказов "В сумерках" (1887) был отмечен Пушкинской премией. Литературное имя Чехова было упрочено, но он был так скромен, так мало ценил созданное им, что даже в конце 1880-х гг. приберегал свое имя, по его же словам, для серьезных трудов по медицине и по-прежнему предпочитал появляться под псевдонимами (в 1884 г. у него возник замысел диссертации на степень доктора медицины "Врачебное дело в России"),

Перечисленные факты творческого роста Чехова необъяснимы с точки зрения еще одной давней легенды – о "легкомысленном" отношении к писательскому труду и о его мнимой "скорописи".

Наконец, еще одна версия, столь же устойчивая, как и другие, имела в виду зыбкость эстетических опор в выборе писателем своей стратегии творчества.

Естественно, что эволюция личности Чехова тоже осталась загадкой и тайной. Вульгарная среда в детстве и юности, бедность, убогое интеллектуальное окружение – и высочайшая духовность: Станиславский называл Чехова лучшим из людей. Писатель выработал в себе тип подлинно свободного человека: свободного от предубеждений, от слепой веры в общепринятые учения и доктрины, от "партий минуты". Путь самосовершенствования был им пройден громадный. Он не терпел деспотизма, откуда бы тот ни исходил: от правительственных ли сфер, от литературно-критических кругов или от высоких авторитетов в мире искусства. Этому поразительному духовному росту, как и стремительному взлету своей писательской славы, Чехов обязан только самому себе.

Стр. 1 из 9

О встречах в моей юности я начал писать через десятки лет. Они ярко встали передо мной только издали. Фигуры в этих встречах бывали крупные, вблизи их разглядеть было нелегко; да и водоворот жизни, в котором я тогда крутился, не давал, собственно, возможности рассмотреть ни крупного, ни мелкого.

В те времена героями моими были морской волк Китаев и разбойничий атаман Репка. Да и в своей среде они выделялись, были тоже героями. Вот почему и писать о них было легко.

Не то – Чехов. О нем мне писать не легко. Он вырос передо мной только в тот день, когда я получил поразившую меня телеграмму о его смерти и тотчас же весь отдался воспоминаниям о нем.

Познакомился я с ним, когда он был сотрудником мелкой прессы, строчившим ради заработка маленькие этюдики и разбрасывавшим их по мелким изданиям. Мы вместе с ним начинали в этих изданиях – он писал сценки, я – стишки и тоже сценки да еще репортерствовал, что давало мне в те времена больше, чем его рассказики, мало заметные первое время.

Сперва у нас были мимолетные встречи, а потом началась дружба. Я полюбил Антошу, и он меня любил до конца жизни, хотя последнее время мы и отдалились друг от друга.

В те годы, когда он еще ограничивался мелкими сценками, еще до издания его книжки «Сказки Мельпомены», я уже занял в «Русских ведомостях» солидное положение и, кроме репортажа, печатал статьи и фельетоны.

«Русские ведомости» считались «большой прессой», и Чехов появился в этой газете только в 1893 году, после того как печатался в 1892 году в «Русской мысли» и в 1888 году в «Северном вестнике», где была помещена его «Степь», которая произвела на меня огромное впечатление. И впоследствии этот рассказ был у нас с ним одной из любимых тем для разговоров. А до «Степи» он был для меня только милым Антошей Чехонте, рассказов которого, разбросанных по газетам и журналам, я почти и не читал, – в кипучей репортерской жизни не до чтения было, да и не все газеты и журналы попадали мне в руки.

«Сказки Мельпомены» и подаренные им мне «Пестрые рассказы» меня не заинтересовали, все это было так знакомо и казалось мелочью.

Первое, что осталось у меня в памяти, – это «Каштанка», да и то тут была особая причина.

Как– то раз я вернулся из поездки домой, и мне подали «Новое время»:

– Прочитай-ка насчет Каштанки.

Заглавие было другое, но я увидал подпись Чехова и прочел эту прекрасную вещицу, напомнившую мне один из проведенных с Антошей Чехонте вечеров… А через год была напечатана «Степь», и я уверовал в талант моего друга…

Шли годы, Чехова «признали». Его приглашали к себе, добивались знакомства с ним. Около него увивались те, кто так недавно еще относился к нему не то снисходительно, не то презрительно: так, сотрудничек мелкой прессы…

А затем у него началась связь с Художественным театром. Жить стали Чеховы богаче, кончились наши ужины с «чеховским салатом» – картошка, лук и маслины – и чаем с горячими баранками, когда мы слушали виолончель Семашки, молодых певиц и молодого еще певца Тютюника, который, маленький, стоя, бывало, у рояля, своим огромным басом выводил: «…Вот филин замахал крылом» – и в такт плавно махал правой рукой.

Шумно и людно стало теперь у Чеховых…

Иногда все-таки урывались часы для дружеской беседы, и, когда мы оставались вдвоем, без посторонних, – Чехов опять становился моим старым милым Антошей, на которого смотреть было радостно, а среди окружавшего его теперь общества мне всегда бывало как-то жаль его – чувствовалось мне, что и ему не по себе… Недаром он называл сотрудников «Русских ведомостей» – мороженые сиги…

– Ты – курьерский поезд. Остановка – пять минут. Буфет.

Так Чехов сказал мне однажды, еще в те времена, когда он жил в «комоде», в этом маленьком двухэтажном коттедже на Кудринской-Садовой, куда я забегал на часок, возвращаясь из газетных командировок или носясь по Москве в вихре репортерской работы.

Приходят на память эти слова Чехова, когда начинаю писать воспоминания, так непохожие на обычные мемуары. Ведь мемуары – это что-то последовательное, обстоятельное – изо дня в день, из года в год… Их хорошо писать отставным генералам, старым чиновникам, ученым на покое – вообще людям, прожившим до старости на одном месте, на одной службе.

У бродяги мемуаров нет – есть клочок жизни. Клочок там, клочок тут, – связи не ищи… Бродяжническую жизнь моей юности я сменил на обязанности летучего корреспондента и вездесущего столичного репортера. Днем завтракаешь в «Эрмитаже», ночью, добывая материал, бродишь по притонам Хитрова рынка. Сегодня, по поручению редакции, на генерал-губернаторском рауте пьешь шампанское, а завтра – едешь осматривать задонские зимовники, занесенные снегом табуны, и вот – дымится джулун.

Над костром в котелке кипит баранье сало… Ковш кипящего сала – единственное средство, чтобы не замерзнуть в снежном буране, или, по-донскому, шургане…

Николай Рубинштейн дирижирует в Большом театре на сотом представлении «Демона», присутствует вся Москва в бриллиантах и фраках, – я описываю обстановку этого торжественного спектакля; а через неделю уже Кавказ, знакомые места, Чертова лестница, заоблачный аул Безенги, а еще выше, под снежной шапкой Коштан-тау, на стремнинах ледяного поля бродят сторожкие туры. А через месяц Питер – встречи в редакциях и на Невском… То столкнешься с Далматовым, то забредешь на Николаевскую, 65, к Николаю Семеновичу Лескову, то в литературном погребке на Караванной смотришь, как поэт Иванов-Классик мрачно чокается с златокудрым, жизнерадостным Аполлоном Коринфским, и слушаешь, как восторженный и бледный Костя Фофанов, закрыв глаза, декламирует свои чудесные стихи, то у Глеба Успенского на пятом этаже в его квартирке на Васильевском острове, в кругу старых народников рассказываешь эпизоды из своей бродяжной жизни бурлацкой… А там опять курьерский поезд, опять мечешься по Москве, чтобы наверстать прошедшую прогульную неделю…

И так проходила в этих непрерывных метаниях вся жизнь – без остановки на одном месте. Все свои, все друзья, хотя я не принадлежал ни к одной компании, ни к одной партии… У репортера тех дней не было прочных привязанностей, не могло быть… Прочных знакомств летучему корреспонденту тоже не было времени заводить – единственное знакомство у меня в то время, знакомство домами, было с семьей Чехова, да и то до тех пор, пока Чехов не вошел в славу.

Разные были мы с ним люди.

Я долго не мог вспомнить, как и когда началось наше знакомство и где произошла у меня первая встреча с Чеховым. Об этом он мне как-то раз напомнил сам; оказалось, что в эту первую встречу я Чехова и не заметил. Помнил только вторую, в редакции «Будильника», где редактор Н. П. Кичеев представил мне симпатичнейшего юношу с заброшенными назад волосами.

- «ТЕАТР ЧЕХОНТЕ. СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ (КАРТИНКИ ИЗ НЕДАВНЕГО ПРОШЛОГО)», Россия, ТРОИЦКИЙ МОСТ, 1996, цв., 51 мин. Телеспектакль. По рассказам А. П. Чехова. В основе фильма ранние рассказы А. П. Чехова, печатавшегося в журналах под псевдонимом Антоша… … Энциклопедия кино

Чехов, Антон Павлович Запрос «Чехов» перенаправляется сюда; см. также другие значения. Антон Павлович Чехов Псевдонимы: Антоша Чехонте, Антоша Ч., Брат моего брата, Рувер, Человек без селезёнки … Википедия

Запрос «Чехов» перенаправляется сюда; см. также другие значения. Эта статья или раздел нуждается в переработке. Пожалуйста, улучшите статью в с … Википедия

Один из самых выдающихся современных европейских писателей. Отец его был крепостным, но выбился из рядового крестьянства, служил в управляющих, вел собственные дела. Семья Ч. вообще талантливая, давшая нескольких писателей и художников. Ч.… … Большая биографическая энциклопедия

- (1860 1904), русский писатель, почётный академик Петербургской АН (1900 02). Начинал как автор фельетонов и коротких юмористических рассказов (псевдоним Антоша Чехонте и др.). Основные темы творчества душевные борения интеллигенции, недовольство … Энциклопедический словарь

Антон Павлович Чехов Имя при рождении: Антон Павлович Чехов Псевдонимы: Антоша Чехонте, Антоша Ч., Брат моего брата, Рувер, Человек без селезенки Дата рождения: 17 (29) января 1860(18600129) … Википедия

Книги

Короткие юмористические рассказы Антоши Чехонте (CDmp3) , Чехов Антон Павлович , Общее время звучания: 4 часа 58 мин. Формат: MPEG-I Layer-3 (mp3), 256 kbps, 16 bit, 44. 1 kHz, stereo Серия: XIX век. Русская проза Читает: Литвинов И. Носитель: 1 CD Следуя традициям… Категория: Классическая отечественная литература Серия: Русская проза XIX век Издатель: Ардис , аудиокнига
Короткие юмористические рассказы Антоши Чехонте (аудиокнига MP3) , А. П. Чехов , Следуя традициям юмористической журналистики, Чехов пользовался множеством литературных псевдонимов. Всего у писателя было более сорока псевдонимов, а самый первый и самый популярный - Антоша… Категория: Классическая и современная проза Серия: XIXвек. Русская проза Издатель:

Понравилась статья? Поделитесь ей

Распечатать статью