Алекса́ндр Евге́ньевич Голова́нов (7 августа , Нижний Новгород , Российская империя - 22 сентября , Москва , СССР) - советский военачальник . Командующий Авиацией дальнего действия СССР (1942-1944), командующий 18-й воздушной армией (1944-1946), командующий Дальней авиацией СССР (1946-1948).

Биография

Молодые годы и служба в ОГПУ

Родился в семье капитана буксирного парохода и дочери казнённого народовольца Николая Кибальчича . В восьмилетнем возрасте его отдали в Александровский кадетский корпус .

В гражданской авиации

Великая Отечественная война

• Жена - Тамара Васильевна,была дочерью купца 1-ой гильдии из Вологодской губернии .Умерла в 1996 году.
  • Дети - дочь Светлана (род. ), дочь Тамара (род. ), дочь Вероника (род. ), дочь Ольга (род. ), сын Святослав (род. ).

Награды

Библиография

Голованов А. Е. . - М .: Центрополиграф, 2007. - (Без купюр). - ISBN 978-5-9524-3033-4 .

Память

Напишите отзыв о статье "Голованов, Александр Евгеньевич"

Литература

Ссылки

• на сайте
• альманах «Лебедь»

Примечания

Маршалы артиллерии 1 Ныне живущий. 2 Впоследствии получил звание Главного маршала артиллерии. 3 Лишён звания в 1952 году, восстановлен в 1953. 4 Разжалован до звания генерал-майор артиллерии в 1963 году. 5 Главный маршал артиллерии, ранее имел звание генерала армии. Маршалы авиации 1 Ныне живущий. 2 Впоследствии получил звание Главного маршала авиации. 3 Лишён звания и расстрелян в 1950 году, реабилитирован и восстановлен в звании Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 июля 1965. 4 Лишён звания в 1946 году, восстановлен в 1953. 5 Последний носитель звания Главный маршал из всех родов войск. Маршалы бронетанковых войск Маршалы инженерных войск Маршалы войск связи

Руководство Члены Членами коллегии ТГУ Организации

Отрывок, характеризующий Голованов, Александр Евгеньевич

Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.

Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.

Энциклопедия «Авиация»

Голованов Александр Евгеньевич - А. Е. Голованов Голованов Александр Евгеньевич (1904—1975) — советский военачальник, главный маршал авиации (1944). В Советской Армии с 1919. Окончил лётную школу при Центральном аэрогидродинамическом институте (1932), Высшую военную… … Энциклопедия «Авиация»

Голованов Александр Евгеньевич - А. Е. Голованов Голованов Александр Евгеньевич (1904—1975) — советский военачальник, главный маршал авиации (1944). В Советской Армии с 1919. Окончил лётную школу при Центральном аэрогидродинамическом институте (1932), Высшую военную… … Энциклопедия «Авиация»

Голованов Александр Евгеньевич - А. Е. Голованов Голованов Александр Евгеньевич (1904—1975) — советский военачальник, главный маршал авиации (1944). В Советской Армии с 1919. Окончил лётную школу при Центральном аэрогидродинамическом институте (1932), Высшую военную… … Энциклопедия «Авиация»

- (1904 75) военачальник, Главный маршал авиации (1944). В Великую Отечественную войну в 1942 44 командовал авиацией дальнего действия, в 1944 45 18 й воздушной армией. В 1946 48 командовал дальней авиацией … Большой Энциклопедический словарь

- [р. 25.7(7.8).1904, Нижний Новгород, ныне г. Горький], советский военачальник, Главный маршал авиации (1944). Член КПСС с 1929. Род. в семье рабочего. В мае 1919 добровольно вступил в Красную Армию, участвовал в Гражданской войне. Окончил лётную… … Большая советская энциклопедия

- (1904 1975) советский военачальник, главный маршал авиации (1944). В Советской Армии с 1919. Окончил лётную школу при Центральном аэрогидродинамическом институте (1932), Высшую военную академию (1950; позже Военная академия Генштаба Вооруженных… … Энциклопедия техники

- (1904 1975), Главный маршал авиации (1944). В Великую Отечественную войну в 1942 44 командующий авиацией дальнего действия, в 1944 1945 18 й воздушной армией. В 1946 48 командующий дальней авиацией. * * * ГОЛОВАНОВ Александр Евгеньевич ГОЛОВАНОВ … Энциклопедический словарь

В жизни этого человека знаменателен резкий взлет карьеры - получив в феврале 1941 года должность командира авиационного полка и звание подполковника, он 19 августа 1944 года стал Главным маршалом авиации, самым молодым маршалом в истории Красной армии.

Его лично знал Сталин и испытывал к нему отеческие чувства. Сталин всегда, когда этот человек приезжал к нему домой, встречал и пытался помочь раздеться, а при уходе провожал и помогал одеться. Маршал конфузился. "Я всегда почему-то чувствовал себя при этом страшно неловко и всегда, входя в дом, на ходу снимал шинель или фуражку. Уходя, также старался быстрее выйти из комнаты и одеться до того, как подойдёт Сталин" 1 . "Вы мой гость", - наставительно говорил Хозяин смущённому маршалу, подавая ему шинель и помогая её надеть. Можно ли представить Сталина, подающего шинель Жукову или Берии, Хрущёву или Булганину?! Нет! И ещё раз нет! Для не склонного к сантиментам Хозяина это было чем-то из ряда вон выходящим. Иногда со стороны могло показаться, что Сталин откровенно любуется собственным выдвиженцем - этим высоким, богатырского роста красивым светлым шатеном с большими серо-голубыми глазами, который на всех производил огромное впечатление своей выправкой, подтянутостью, элегантностью. "Открытое лицо, добрый взгляд, свободные движения дополняли его облик" 2 . Летом 1942 года были учреждены полководческие ордена Суворова, Кутузова и Александра Невского. После победы под Сталинградом Верховному Главнокомандующему привезли для утверждения их пробные образцы. В его кабинете находились только что вернувшиеся из Сталинграда видные военачальники. Сталин, приложив изготовленный из платины и золота орден Суворова 1-й степени к богатырской груди командующего Авиацией дальнего действия генерал-лейтенанта Голованова, заметил: "Вот кому он пойдёт!" Вскоре был опубликован соответствующий Указ, и в январе 43-го Голованов стал одним из первых кавалеров этой высокой полководческой награды, получив орден № 9.

Старший адъютант маршала и спустя годы после первой встречи с командующим не мог скрыть своего невольного восхищения Александром Евгеньевичем Головановым. "Безукоризненно подогнанная маршальская форма на стройной фигуре. Это был, без преувеличения, классический образец мужской красоты. …Во всём облике Голованова - мужество, воля и достоинство. Когда он вынужден был опереться на невысокую для него трибуну и, естественно, немного нагнулся, увиделось в нём что-то орлиное, неодолимо могучее. Из окон в эту минуту упали лучи света. Незабываемая картина…" 3 Зрителями другой незабываемой картины стали лица из ближайшего сталинского окружения. Когда глубокой осенью переломного 43-го, у маршала родилась дочь Вероника, и он приехал к супруге в роддом с фронта, то узнавший об этом Сталин строго приказал адъютанту Голованова ничего не говорить ему о срочном вызове в Ставку, до тех пор, пока сам маршал не спросит. За ослушание адъютанту грозило отстранение от должности и отправка на фронт. Когда же обеспокоенный Голованов прибыл в Ставку, то его с поздравлениями встретил сам Верховный Главнокомандующий. Суровый вождь вел себя как гостеприимный хозяин и заботливо принял из рук маршала его фуражку. Сталин был не один, и "сброд тонкошеих вождей" стал свидетелем этого уникального проявления отеческих чувств: рождение собственных внуков никогда так не тешило вождя, как обрадовало его рождение Вероники. И хотя Голованов только что прибыл с фронта, разговор начался не с доклада о положении дел в войсках, а с поздравлений.

"- Ну, с кем вас поздравить? - весело спросил Сталин.
- С дочкой, товарищ Сталин.
- Она ведь у вас не первая? Ну, ничего, люди сейчас нам нужны. Как назвали?
- Вероникой.
- Это что же за имя?
- Это греческое имя, товарищ Сталин. В переводе на русский язык - приносящая победу, - ответил я.
- Это совсем хорошо. Поздравляем вас" 4 .

На прославленных полководцев постоянно писались политические доносы и бытовые кляузы. Не избежал этого и сталинский любимец.

В партийной среде господствовал показной аскетизм. Вождь никому не позволял обращаться к себе по имени отчеству, а к своим собеседникам всегда адресовался по фамилии с прибавлением партийного слова "товарищ". И лишь два маршала могли похвастаться тем, что товарищ Сталин обращался к ним по имени и отчеству. Одним из них был бывший полковник Генерального штаба царской армии Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников, другим - мой герой. По-отечески относящийся к маршалу Сталин не только звал его по имени, но даже хотел встречаться с ним в домашней обстановке, на что несколько раз настойчиво намекал. Однако Голованов каждый раз уходил от ответа на его предложения. Маршал резонно полагал, что ближний круг вождя оставляет желать лучшего. Да и супруга маршала Тамара Васильевна в те годы "была в самом расцвете красоты, и, конечно, он боялся потерять её" 5 . По личному распоряжению вождя маршалу в 1943 году была предоставлена огромная, по советским меркам той поры, пятикомнатная квартира площадью в 163 кв. метра в знаменитом Доме на набережной. Из окон кабинета и спальни был виден Кремль. По коридорам дети катались на велосипедах. Ранее эта квартира принадлежала секретарю Сталина Поскрёбышеву. Жену Поскрёбышева посадили, и он поспешил переехать. Жена маршала, Тамара Васильевна, уже и без того сильно напуганная советской властью (ее отцом был купец 1-й гильдии, и дочь лишенца долгое время не имела ни паспорта, ни продуктовых карточек), учла печальный опыт предшествующей хозяйки и всю свою долгую жизнь вплоть до самой смерти, последовавшей в 1996 году, боялась говорить по телефону. Страхи Тамары Васильевны были порождены тем страшным временем, в которое ей пришлось жить. На прославленных полководцев постоянно писались политические доносы и бытовые кляузы. Не избежал этого и сталинский любимец.

Получив кляузу на маршала, Сталин не стал рубить сплеча, а нашёл время и охоту разобраться в сути необоснованных наветов на своего любимца. Даже пошутил: "Наконец-то и на вас к нам поступила жалоба. Как, по-вашему, что мы с ней должны делать?" 6 . Жалоба исходила от прославленной лётчицы и кумира предвоенных лет, Героя Советского Союза и депутата Верховного Совета СССР полковника Валентины Степановны Гризодубовой, хотевшей, чтобы авиационный полк, которым она командовала, получил почётное звание гвардейского, а она сама - звание генерала. И тогда, используя своё личное знакомство с товарищем Сталиным и другими членами Политбюро, Гризодубова решила сыграть ва-банк. Нарушая все правила воинской субординации и служебной этики, действуя через голову командира дивизии, командира корпуса, не говоря уже о командующем Авиацией дальнего действия маршале Голованове, она обратилась к Верховному, - и её жалоба была передана лично Сталину. Заранее торжествующая Гризодубова прибыла в Москву - "она уже видела себя первой в стране женщиной в мундире генерала…" 7 В газетах много писали о самоотверженно выполняющих свой воинский долг женщинах. Председатель Антифашистского комитета советских женщин, обладающая яркой красотой и хорошо известная всей стране Валентина Гризодубова, во время войны лично совершившая около 200 боевых вылетов на бомбардировку вражеских объектов и для поддержки связи с партизанскими отрядами, идеально подходила для того, чтобы стать знаковой пропагандисткой фигурой - олицетворением патриотизма советских женщин. Гризодубова, вне всякого сомнения, была харизматической личностью и медийной фигурой сталинской эпохи. Нередко простые люди направляли свои обращения к власти по такому адресу: "Москва. Кремль. Сталину, Гризодубовой". Она много и охотно протягивала руку помощи тем, кто попал в беду, и в годы Большого террора к ней, как к последней надежде на спасение, обращались за содействием - и Гризодубова охотно помогала. Именно она спасла от гибели Сергея Павловича Королёва. Однако на сей раз жаловались не Гризодубовой, а жаловалась она сама. Отмахнуться от жалобы, подписанной прославленной летчицей, Сталин не мог. Маршал обвинялся в предвзятом отношении к пользующейся всесоюзной известностью лётчице: якобы и наградами обходит, и по службе затирает. Известный резон в ее словах был. Полковник Гризодубова воевала два года и совершила 132 ночных полета в тыл врага (летала всегда без парашюта), однако не получила ни одной награды. Ее гимнастёрка была украшена медалью "Золотая Звезда" Героя Советского Союза и орденами Ленина, Трудового Красного Знамени и Красной Звезды - все эти награды она получила до войны. В это же самое время грудь любого командира авиационного полка можно было сравнить с иконостасом: так часто и щедро их награждали. Итак, жалоба Гризодубовой была небеспочвенной.

Шла весна 1944 года. Война продолжалась. Дел у Верховного было невпроворот, но он посчитал необходимым лично сориентироваться в сущности этой непростой коллизии. Ближайшему сталинскому окружению было продемонстрировано, что и в годину военных бедствий мудрый вождь не забывает о людях, добросовестно исполняющих свой долг на фронте. Маршал Голованов был вызван для личных объяснений к Сталину, в кабинете которого уже сидели почти все члены Политбюро - в то время органа высшего политического руководства. Маршал понял, что Верховный, исходя из высших политических соображений, фактически уже принял положительное решение и о присвоении гвардейского звания авиационному полку, и о присвоении генеральского звания Гризодубовой. Но ни то ни другое было невозможно без официального представления, подписанного командующим Авиацией дальнего действия, которому оставалось лишь оформить необходимые документы. Маршал отказался это сделать, полагая, что полковник Гризодубова не заслуживает такой чести: она дважды самовольно покидала полк и уезжала в Москву, а в полку была низкая дисциплина и высокая аварийность. Действительно, ни один командир полка никогда бы не осмелился покинуть свою часть без разрешения непосредственного начальства. Однако Гризодубова всегда была на особом положении: все знали, что своим назначением она обязана Сталину, "о чём говорила она недвусмысленно" 8 . Вот почему ее непосредственные начальники - и командир дивизии, и командир корпуса - предпочитали не связываться со знаменитой летчицей. Не рискуя отстранить её от должности, они сознательно обходили командира полка наградами, на которые Гризодубова имела несомненное право по результатам своей боевой работы. Не боясь сталинского гнева и рискуя лишиться своего поста, маршал Голованов не поддался ни настойчивым уговорам, ни неприкрытому давлению. Если бы сталинский любимец поддался этому давлению, то и он фактически признал бы особый статус Гризодубовой. Подписать представление означало расписаться в том, что не только непосредственные начальники, но и он, командующий Авиацией дальнего действия, для неё не указ. На это маршал, гордившийся тем, что подчиняется лично товарищу Сталину и только ему одному, пойти не мог. Голованов сильно рисковал, но в его поступке просматривалась своя логика: он бесконечно верил в мудрость и справедливость вождя, и очень хорошо понимал, что подозрительный Хозяин нетерпим к тем, кто пытается его обмануть. Маршал, опираясь на факты, сумел обосновать вздорность претензий испорченной вниманием высших кругов Гризодубовой, доказав клеветнический характер ее жалобы, - и этим лишь укрепил доверие Сталина к себе. "Однако знал я и то, как реагирует Верховный на вымысел и клевету…" 9 В итоге было принято решение, по которому полковник Гризодубова "за клевету в корыстных целях на своих непосредственных командиров" была отстранена от командования полком.

Маршал же укрепился в мысли, что только мудрый и справедливый Сталин всегда будет решать его судьбу. Вера в это предопределила все его дальнейшие поступки и, в конечном счете, способствовала закату его блистательной карьеры. Благополучный для маршала конец этой истории помешал ему трезво взглянуть в глаза истине: его казус был едва ли не единственным. Как часто в годы Большого террора невинно оклеветанные люди взывали не к закону, а к справедливости вождя, да так и не дожидались её. При этом маршал не дал себе труда соотнести благополучный исход своего дела с другой историей, действующим лицом которой ему довелось быть двумя годам ранее. В 1942 году он не побоялся спросить у Сталина, за что сидит авиаконструктор Туполев, объявленный "врагом народа".

"-Товарищ Сталин, за что сидит Туполев?..
Вопрос был неожиданным.
Воцарилось довольно длительное молчание. Сталин, видимо, размышлял.
- Говорят, что не то английский, не то американский шпион… - Тон ответа был необычен, не было в нем ни твердости, ни уверенности.
- Неужели вы этому верите, товарищ Сталин?! - вырвалось у меня.
- А ты веришь?! - переходя на "ты" и приблизившись ко мне вплотную, спросил он.
- Нет, не верю, - решительно ответил я.
- И я не верю! - вдруг ответил Сталин.
Такого ответа я не ожидал и стоял в глубочайшем изумлении" 10 .

Туполев вскоре был освобождён. Этот короткий диалог вождя и его любимца радикально изменил судьбу авиаконструктора. Для тех, кто не жил в ту эпоху, ситуация кажется абсолютно чудовищной и аморальной, выходящей за рамки добра и зла. В стране царил произвол, но тот, кто находился внутри этой системы, за редким исключением, предпочитал так не думать и остерегался делать обобщения. Маршал несколько раз добивался освобождения нужных ему специалистов. Сталин никогда не отказывал своему любимцу, хотя иногда и ворчал: "Вы опять о своём. Кто-то сажает, а Сталин должен выпускать" 11 .

Маршал удовлетворялся тем, что решал вопрос об освобождение конкретного человека, что в тех условиях было колоссально много, но гнал от себя мысли о порочности самой системы.

Заместитель начальника ВВС РККА Я.В. Смушкевич с офицерами у самолета «Дуглас DC-3» на аэродроме Улан-Батор

Однако настало время рассказать о том, как началось его восхождение. Во время шумной встречи нового 1941 года в Доме летчиков в Москве, позднее в этом здании размещалась гостиница "Советская", шеф-пилот Аэрофлота Александр Евгеньевич Голованов, оказался за одним столиком с дважды Героем Советского Союза генерал-лейтенантом авиации Яковом Владимировичем Смушкевичем. Перед войной всего-навсего пять человек удостоились получить высокое звание дважды Героя, причём к 41-му году в живых осталось лишь четверо. Генерал Смушкевич, герой Испании и Халхин-Гола, был одним из них. Однако судьба этого крупного авиационного военачальника висела на волоске. Сам генерал, вызвавший гнев Сталина своим отрицательным отношением к пакту Молотова-Риббентропа 1939 года, прекрасно осознавал, что его дни сочтены. При присвоении первых генеральских званий начальник ВВС Красной армии Смушкевич, имевший персональное звание командарма 2-го ранга и носивший четыре ромба в петлицах, стал лишь генерал-лейтенантом, хотя по занимаемой должности и исключительным воинским заслугам мог претендовать на более высокое воинское звание. (В июне 1940 года 12 командармов 2-го ранга стали генерал-лейтенантами, 7 человек получили звание генерал-полковника, а 2 военачальника - звание генерала армии.) Без какой-либо мотивировки генерал Смушкевич был снят с поста начальника ВВС Красной армии и в августе 40-го перемещён сначала на второстепенную должность генерал-инспектора ВВС, а в декабре - на еще более далёкое от боевой авиации место помощника начальника Генерального штаба по авиации. В этой критической ситуации Яков Владимирович думал не о своей судьбе, а о будущем советской авиации, о её роли в неотвратимо надвигающейся войне. В том, что с Гитлером придётся воевать, Смушкевич не сомневался ни минуты. В новогоднюю ночь 1941 года именно он уговорил Голованова написать письмо Сталину, посвящённое роли стратегической авиации в грядущей войне, и подсказал основную идею этого письма: "…Вопросам слепых полетов и использования средств радионавигации надлежащего значения не придают… Далее напишите, что вы можете взяться за это дело и поставить его на должную высоту. Вот и всё" 12 . На недоумённый вопрос Голованова, почему Смушкевич сам не напишет такое письмо, Яков Владимирович, немного помолчав, ответил, что на его докладную записку вряд ли обратят серьёзное внимание. Летчик Голованов написал такое письмо, и Смушкевич, сохранивший свои связи в секретариате Сталина, сумел передать записку по назначению. Шеф-пилот Аэрофлота Голованов был вызван к вождю, после чего последовало решение о формировании Отдельного 212-го дальнебомбардировочного полка, подчиненного центру, о назначении Голованова его командиром и о присвоении ему звания подполковника. Оклад командира авиационного полка составлял 1600 рублей в месяц. (Очень большие деньги в то время. Это был оклад директора академического института. Академик за само это звание получал 1000 рублей в месяц. В 1940 году среднемесячная заработная плата рабочих и служащих в целом по народному хозяйству составляла всего-навсего 339 рублей.) Узнав, что Голованов как шеф-пилот Аэрофлота получает 4000 рублей, а фактически с премиями зарабатывает ещё больше, Хозяин распорядился, чтобы имена эта сумма была назначена новоиспечённому комполка в качестве персонального оклада. Это было беспрецедентное решение. Присутствовавший при этом нарком обороны Маршал Советского Союза Семён Константинович Тимошенко заметил, что в Красной армии даже нарком не получает такого большого оклада. "Ушёл я от Сталина как во сне. Всё решилось так быстро и так просто" 13 . Именно эта быстрота ошеломила Голованова и предопределила его отношение к Сталину на всю оставшуюся жизнь. Репрессии не обошли его семью стороной: муж его сестры, один из руководителей Разведывательного управления Красной армии, был арестован и расстрелян. (Его вдова до самой смерти не могла простить брату-маршалу, что он пошёл в услужение к тирану.) Сам Александр Евгеньевич чудом избежал ареста в эпоху Большого террора. В Иркутске, где он служил, уже был выписан ордер на его арест, и сотрудники НКВД поджидали его на аэродроме, а заранее предупрежденный об аресте Голованов, накануне вечером уехал поездом в Москву, где лишь через несколько месяцев сумел доказать свою невиновность. В годы Большого террора царила поразительная неразбериха. В Центральной контрольной комиссии ВКП(б), сопоставив материалы "дела" об исключении Голованова из партии, за которым должен был следовать неминуемый арест, и представление лётчика к ордену Ленина за выдающиеся успехи в работе, приняли соломоново решение: в ордене отказали, а жизнь, свободу и членство в партии - сохранили. Александр Евгеньевич принадлежал к той породе людей, для которых государственные интересы, пусть даже ложно понятые, всегда были выше их личных переживаний. "Лес рубят - щепки летят", - так в те годы рассуждали даже очень достойные люди.

С первых же дней формирования Отдельный 212-й дальнебомбардировочный полк, костяк которого составили опытные летчики Гражданского воздушного флота, хорошо владеющие элементами слепого полета, находился в особых условиях. Полк не подчинялся ни командующему округом, ни начальнику ВВС. Этот же особый статус Голованов сохранил и на посту командира авиационной дивизии, и на посту командующего Авиацией дальнего действия. В 41-м начался стремительный взлет подполковника Голованова. Судьба генерала Смушкевича закончилась трагически: 8 июня 1941 года, за две недели до начала войны, он был арестован, а 28 октября, в самые безнадежные дни войны, когда Красной армии так не хватало опытных военачальников, после бесчеловечных пыток, без суда расстрелян на полигоне НКВД под Куйбышевым.

Голованов блестяще справился с задачей, поставленной перед ним вождем. Уже на второй день войны полк во главе со своим командиром бомбил скопление немецких войск в районе Варшавы. Летчики авиационной дивизии, которой он командовал, бомбили Берлин в самый суровый период войны, когда геббельсовская пропаганда кричала о гибели советской авиации. Воздушные корабли Авиации дальнего действия даже в тот момент, когда немцы подошли к Сталинграду, бомбардировали военные объекты врага в Будапеште, Кёнигсберге, Штеттине, Данциге, Бухаресте, Плоешти… Цели перед летчиками ставил сам Сталин, который не уходил отдыхать, пока не сядет последний самолет и не станут известны результаты налета на дальние цели. Более того, командир корабля, бомбившего Берлин, получал право дать радиограмму на имя вождя с докладом о выполнении поставленной боевой задачи. "Москва. Сталину. Нахожусь в районе Берлина. Задание выполнено. Молодчий". Москва ответила прославленному асу: "Ваша радиограмма принята. Желаем благополучного возвращения" 14 .

"Верховный Главнокомандующий, приказывая ударить по тому или другому дальнему объекту, взвешивал многие обстоятельства, подчас нам неизвестные. Бомбардировочные удары АДД по глубокому тылу противника напоминали не только гитлеровцам, но войскам их союзников, подтягиваемых к берегам Волги, что фашистская Германия и её сателлиты по-прежнему уязвимы и находятся под воздействием советской авиации" 15 . Сталин был доволен действиями летчиков АДД, с гордостью называвших себя "головановцами". Сам Голованов постоянно повышался в воинских званиях: в августе 41-го стал полковником, 25 октября - генерал-майором авиации, 5 мая 1942 года - генерал-лейтенантом, 26 марта 1943 года - генерал-полковником, 3 августа 1943 года - маршалом авиации, 19 августа 1944 года - Главным маршалом авиации. Это был абсолютный рекорд: ни один из прославленных полководцев Великой Отечественной войны не мог похвастаться столь стремительным возвышением. К концу 1944 года в руках Голованова была сосредоточена самая настоящая армада. Помимо более 1800 дальних бомбардировщиков и истребителей сопровождения в его непосредственном подчинении находились 16 ремонтных авиационных заводов, несколько авиационных училищ и школ, где готовили уже слётанные экипажи для нужд АДД; Гражданский воздушный флот и все воздушно-десантные войска, переданные маршалу осенью 44-го по инициативе Верховного. Воздушно-десантные войска в октябре 44-го были преобразованы в Отдельную гвардейскую воздушно-десантную армию, состоявшую из трёх гвардейских воздушно-десантных корпусов и имевшую в своем составе авиационный корпус. О том, что именно этой армии предстоит решать важнейшие задачи на завершающем этапе Великой Отечественной войны, говорил тот непреложный факт, что уже в момент формирования армии был придан статус Отдельной (армия не входила в состав фронта) и присвоено гвардейское звание: ни тем, ни другим Ставка никогда не злоупотребляла. Этот ударный кулак, созданный по инициативе Сталина, был предназначен для быстрого окончательного разгрома врага. Армии предстояло действовать на самостоятельном операционном направлении, в отрыве от войск всех имевшихся фронтов.

Создание такого мощного стотысячного объединения в рамках АДД не могло не вызвать известной ревности со стороны других военачальников, хорошо осведомлённых об особом статусе как Авиации дальнего действия, так и её командующего. "…У меня не было никаких иных руководителей или начальников, которым бы я подчинялся, кроме Сталина. Ни Генеральный штаб, ни руководство Наркомата обороны, ни заместители Верховного главнокомандующего никакого отношения к боевой деятельности и развитию АДД не имели. Всё руководство боевыми действиями и развитием АДД шло только через Сталина и только по его личным указаниям. Никто, кроме него, к Авиации дальнего действия не имел. Случай, видимо, уникальный, ибо мне других подобных примеров неизвестно" 16 . О результатах своей деятельности Голованов не отчитывался ни перед маршалом Жуковым, ни перед командующим ВВС, ни перед Генеральным штабом. Александр Евгеньевич ценил свой особый статус и ревниво его оберегал. "Случалось не раз, вспоминал начальник штаба АДД генерал-лейтенант Марк Иванович Шевелёв, - когда Голованов одёргивал меня за звонки и поездки в штаб ВВС для решения оперативных вопросов: "Зачем вы к ним ездите? Мы им не подчиняемся”" 17 .

Маршалу Жукову, занимавшему пост заместителя Верховного Главнокомандующего, доброжелатели прозрачно намекнули, что маршал Голованов метит на его место. Учитывая близость Голованова к вождю, это предположение казалось весьма правдоподобным. Встал вопрос, кто будет назначен командующим воздушно-десантной армией? Было очевидно, что поскольку армии предстоит сыграть решающую роль в окончании войны, её командующего ждут победные лавры и слава, звания и награды. Полагаясь, вероятно, на рекомендацию своего заместителя, Верховный Главнокомандующий счёл генерала армии Василия Даниловича Соколовского наиболее желательной фигурой на этот ответственный пост. Генерал долгое время служил вместе с Жуковым в должности начальника штаба фронта и был креатурой Георгия Константиновича. Вызвав Голованова в Ставку, Сталин предложил ему одобрить назначение Соколовского. Однако Голованов, ревниво отстаивающий особый статус АДД и всегда сам подбиравший командные кадры, и на сей раз, настоял на своём кандидате. Соколовский был опытным штабным работником, но его командование Западным фронтом закончилось снятием с должности. Маршал Голованов, и в должности командующего продолжавший летать, а в бытность командиром полка и командиром дивизии пилотировавший воздушный корабль на бомбардировку Берлина, Кёнигсберга, Данцига и Плоешти, с трудом мог представить генерала Соколовского прыгающим с парашютом и ползущим по-пластунски в тылу врага. Во главе Отдельной гвардейской воздушно-десантной армии был поставлен генерал Иван Иванович Затевахин, вся служба которого прошла в воздушно-десантных войсках. Еще в 1938 году он имел звание инструктора парашютной подготовки, войну встретил командиром воздушно-десантной бригады. Когда корпус, в состав которого входила это бригада, в сентябре 41-го попал в окружение, то именно Затевахин не растерялся, принял командование на себя и через пять суток вывел корпус из окружения. Командующий ВДВ дал ему блестящую характеристику: "Тактически грамотный, волевой, спокойный командир. С большим опытом боевой работы. Во время боёв всегда находился на самых опасных местах и твёрдо управляет боем" 18 . Именно такой человек был нужен Голованову. 27 сентября 1944 года Главный маршал Голованов и генерал-майор Затевахин были приняты Верховным, пробыли в его кабинете четверть часа, с 23.00 до 23.15, и вопрос о командарме был решён: 4 октября Затевахин был назначен командующим, а через месяц получил звание генерал-лейтенанта. Армия стала готовиться к десантированию за Вислой.

Во время войны Голованов работал с предельным напряжением всех сил, буквально без сна и отдыха: иногда не спал несколько суток подряд. Даже его богатырский организм не выдержал такой неимоверной нагрузки, и в июне 1944 года, когда интенсивная подготовка к проведению Белорусской операции, Александр Евгеньевич оказался на больничной койке. Медицинские светила не могли разобраться в причинах болезни, вызванной сильнейшим переутомлением. С большим трудом маршала поставили на ноги, но пока шла война, ни о каком сокращении продолжительности ненормированного рабочего дня командующего АДД не могло быть и речи. Напряженно занимаясь вопросами подготовки и предстоящего использования воздушно-десантной армии, Голованов вновь забыл о сне и отдыхе - и в ноябре 44-го вновь опасно заболел и был госпитализирован. Главный маршал подал рапорт Верховному с просьбой освободить его от занимаемой должности. В конце ноября Сталин принял решение о преобразовании АДД в 18-ю воздушную армию, подчиненную командованию ВВС. Голованов был назначен командующим этой армии. Сталин сказал ему по телефону: "Без дела вы пропадете, а с армией и, болея, справитесь. Думаю, что и болеть будете меньше" 19 . Аэрофлот был передан в непосредственное подчинение Совнаркома СССР, а Отдельная воздушно-десантная армия расформирована: её корпуса были возвращены в наземные войска. Голованов утратил свой особый статус и стал подчиняться командующему ВВС: в победном 45-м он ни разу не был на приеме у Сталина. Однако Голованову не простили былой близости к Верховному. Маршал Жуков лично вычеркнул его фамилию из списка военачальников, представленных к званию Героя Советского Союза за участие в Берлинской операции.

День 23 ноября 1944 года стал важной вехой в истории Красной армии. Еще шла война, но Верховный Главнокомандующий уже стал думать о послевоенной структуре Вооруженных Сил и исподволь стал выстраивать жесткую вертикаль власти. В этот день Сталин подписал приказ № 0379 по Наркомату обороны о предварительном докладе заместителю наркома обороны генералу армии Булганину всех вопросов, подготавливаемых для представления в Ставку Верховного Главнокомандования. Отныне всем начальникам главных и центральных управлений НКО и командующим родов войск было запрещено обращаться наркому обороны товарищу Сталину, минуя Булганина. Исключение составили лишь три человека: начальник Генерального штаба, начальник Главного политического управления и начальник Главного управления контрразведки "СМЕРШ". А четыре дня спустя, 27 ноября было принято решение о слиянии АДД с ВВС, но ни Голованов, ни командующий ВВС Главный маршал авиации Новиков уже не имели права непосредственного доклада наркому обороны. Послевоенный закат карьеры Голованова идеально вписывается в логику сталинских действий по отношению к творцам Победы. Мало кому из них удалось избежать сталинского гнева и послевоенных гонений.

Маршал Советского Союза Жуков попал в опалу.
Маршал Советского Союза Рокоссовский был вынужден снять советскую военную форму и отправился служить в Польшу.
Адмирал флота Кузнецов был снят с поста главкома ВМФ и понижен в звании до контр-адмирала.
Главный маршал авиации Новиков был осуждён и посажен в тюрьму.
Маршал авиации Худяков был арестован и расстрелян.
Маршал бронетанковых войск Рыбалко, посмевший публично на заседании Высшего Военного Совета усомниться в целесообразности и законности как ареста Новикова, так и опалы Жукова, при загадочных обстоятельствах скончался в Кремлевской больнице. (Маршал называл свою больничную палату тюрьмой и мечтал о том, чтобы выбраться на волю.)
Главный маршал артиллерии Воронов был снят с поста командующего артиллерией Вооруженных Сил и только чудом избежал ареста.
Маршал артиллерии Яковлев и маршал авиации Ворожейкин были арестованы и вышли из тюрьмы только после смерти Сталина.
И так далее, и тому подобное…

На этом фоне судьба Главного маршала авиации Голованова, хотя снятого в мае 48-го с должности командующего Дальней авиацией и чудом избежавшего ареста (он несколько месяцев скрывался на даче и более уже никогда не занимал высоких командных постов, соответствующих его воинскому званию), эта судьба кажется ещё сравнительно благополучной. После великой Победы Хозяин вновь окружил себя тем же "сбродом тонкошеих вождей", что и до войны. Более того, если перед войной Сталин "играл услугами полулюдей", то к концу его жизни ближний круг освоил это непростое искусство и стал манипулировать поведением подозрительного вождя. Как только Сталин начинал непосредственно работать с кем-нибудь из военачальников, министров или авиаконструкторов, как ближний круг начинал интриговать, стремясь очернить такого человека в глазах Хозяина. В итоге очередной калиф на час навсегда исчезал со сталинского горизонта.

Жертвами коварных интриг стали маршал Жуков, адмирал флота Кузнецов, Главный маршал авиации Голованов, министр МГБ генерал Абакумов, начальник Генерального штаба генерал Штеменко, авиаконструктор Яковлев. Этих различных людей объединяло одно немаловажное обстоятельство: накануне или в годы войны все они были выдвинуты на свои высокие посты по инициативе самого товарища Сталина, он внимательно следил за их деятельностью и никому не позволял вмешиваться в их жизнь и судьбу, всё решал сам. В течение определённого времени эти сталинские выдвиженцы пользовались доверием подозрительного вождя, нередко бывали у него в Кремле или на "ближней даче" в Кунцево и имели возможность докладывать самому Сталину, минуя ревнивый контроль его ближнего круга. От них вождь нередко узнавал то, что "верные сталинцы" считали нужным от него скрывать. Выдвинувшемуся в годы войны былому сталинскому любимцу среди них не было места. (В 1941 году лётчик, а затем командир полка и командир дивизии Голованов четыре раза встречался со Сталиным, в 42-м Верховный Главнокомандующий принял командующего АДД 44 раза, в 43-м - 18 раз, в 44-м - пять раз, в 45-м - ни разу, в 46-м - один раз и в 47-м - два раза. В следующем году Голованова сняли с должности командующего Дальней авиацией, и вождь его больше не принимал 20 .)

Лишь в августе 1952 года Голованов успевший к тому времени закончить Академию Генерального штаба и курсы "Выстрел", после многочисленных просьб и очень сильных унижений получил под своё командование 15-й гвардейский воздушно-десантный корпус, дислоцировавшийся в Пскове. Это было беспрецедентное понижение в должности: за всю историю Вооруженных Сил корпусом никогда не командовал маршал. Голованов быстро завоевал авторитет среди своих подчиненных. "Если бы все были такие, как он. Да мы за ним в огонь и воду, он ведь с нами на пузе ползал" 21 . Эти слова восхищённого десантника, сказанные при свидетелях, дорого обойдутся Голованову. Завистники решат, что популярный маршал не случайно с таким упорством домогался командной должности в войсках и постоянно отказывался от всех высоких постов, не связанных с командованием людьми и реальной властью. Вскоре после смерти Сталина Лаврентий Павлович Берия, руководивший Атомным проектом, вызовет командира корпуса в Москву, и Александр Евгеньевич примет участие в секретном совещании, на котором обсуждались вопросы использования ядерного оружия и проведения диверсионных операций в Западной Европе. Однако недруги Главного маршала решили, что Берия сознательно приблизил к себе некогда служившего в органах ГПУ Голованова, чтобы использовать его корпус в предстоящей борьбе за власть. (В молодости Александр Евгеньевич принимал участие в аресте Бориса Савинкова и дружил с Наумом Эйтингоном, организатором убийства Троцкого; во время войны самолёты АДД использовались для заброски в тыл врага разведывательно-диверсионных групп.) После ареста Лаврентия Павловича недоброжелатели припомнят Голованову его близость к Берии: его за глаза назовут "бериевским генералом" и в том же 53-м году поспешно уволят в отставку.

Больше он никогда не служил. Пенсию ему назначили небольшую - всего-навсего 1800 рублей, маршал Жуков после отставки получал 4000 рублей, а сниженный в воинском звании вице-адмирал Кузнецов - 3000 рублей в масштабе цен до денежной реформы 1961 года (соответственно 180, 400 и 300 пореформенных или, как их нередко называли, "новых" рублей). Половина пенсии шла на оплату квартиры в Доме на набережной: опального маршала лишили всех льгот по оплате жилья, 500 рублей он ежемесячно посылал своей старушке-матери, в итоге, семья, в которой было пятеро детей, была вынуждена жить на 400 рублей в месяц. Даже в те скудные времена это было намного ниже прожиточного минимума. Выручало подсобное хозяйство на даче, гектар земли на Икше. Полгектара засевали картошкой, все сбережения потратили на корову и лошадь. Его жена Тамара Васильевна сама вела хозяйство, доила корову, ухаживала за ней, делала творог, варила сыр. Сам маршал очень много работал на земле, ходил за плугом, который тащила его лошадка Копчик, любимица всей семьи. Александр Евгеньевич даже научился делать вино из ягод. Когда нужны были деньги для покупки школьной формы для детей, то Головановы всей семьей собирали ягоды и сдавали их в комиссионный магазин. Своего презрения к преемникам товарища Сталина он не скрывал и отказался подписать письмо с осуждением культа личности Сталина, которое ему прислали от Хрущёва. Отказался упомянуть имя Брежнева в своих мемуарах (якобы встречался с начальником политотдела 18-й армии полковником Брежневым в годы войны и хотел "посоветоваться" с ним по поводу боевого использования АДД), в итоге книга "Дальняя бомбардировочная…" была опубликована лишь после смерти Александра Евгеньевича, последовавшей в 1975 году. Книга же вышла только в 2004-м. До последних дней жизни он оставался убежденным сталинистом: в его мемуарах Сталин выглядит мудрым и обаятельным властителем, имеющим право рассчитывать на оправдательный приговор Истории. Весьма сочувственно Александр Евгеньевич описывал такой эпизод. Еще 5 или 6 декабря 1943 года, спустя несколько дней после успешного завершения Тегеранской конференции, Сталин сказал маршалу авиации Голованову: "Я знаю, …что, когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. …Но я уверен, что ветер истории всё это развеет…" 22 Рассказывая о встречах с военачальниками, ставшими жертвами Большого террора, он ни разу не упомянул в мемуарах о трагической судьбе генералов Павлова, Рычагова, Проскурова, Смушкевича и маршала авиации Худякова. Поражает эстетическая завершенность его взаимоотношений со Сталиным. Есть предустановленная гармония в том, что вождь приблизил его к себе в разгар великих испытаний, а отдалил, когда они были позади, а Победа - не за горами. Сталинизм стал для Голованова тем самым винтом, на котором всё держалось, если вынуть этот винт, то всё рассыплется.

"Я видел Сталина и общался с ним не один день и не один год и должен сказать, что всё в его поведении было естественно. Иной раз я спорил с ним, доказывая своё, а спустя некоторое время, пусть через год, через два, убеждался: да, он тогда был прав, а не я. Сталин давал мне возможность самому убедиться в ошибочности своих заключений, и я бы сказал, что такой метод педагогики был весьма эффективен.

Как-то сгоряча я сказал ему:

…Весьма нередко он спрашивал также и о здоровье, и о семье: "Есть ли у вас всё, не нуждаетесь ли в чём, не нужно ли чем-либо помочь семье?” Строгий спрос по работе и одновременно забота о человеке были у него неразрывны, они сочетались в нём так естественно, как две части одного целого, и очень ценились всеми близко соприкасавшимися с ним людьми. После таких разговоров как-то забывались тяготы и невзгоды. Вы чувствовали, что с вами говорит не только вершитель судеб, но и просто человек…" 23 (Курсив мой. - С.Э .) Опальный маршал даже убедил самого себя в том, что Сталин, отдалив его от себя, фактически спас от больших неприятностей: органы обязательно состряпали бы на него новое "дело" - и Голованов не отделался бы так легко. Вероятно, так оно и было на самом деле: вождь хорошо знал законы функционирования системы, которую сам создал. Вспомни логику рассуждений Сталина в "Пирах Валтасара" Фазиля Искандера.

"Они думают, власть - это мёд, размышлял Сталин. Нет, власть - это невозможность никого любить, вот что такое власть. Человек может прожить свою жизнь, никого не любя, но он делается несчастным, если знает, что ему нельзя никого любить.
…Власть - это когда нельзя никого любить. Потому что не успеешь полюбить человека, как сразу же начинаешь ему доверять, но, раз начал доверять, рано или поздно получишь нож в спину.
Да, да, я это знаю. И меня любили, и получали за это рано или поздно. Проклятая жизнь, проклятая природа человека! Если б можно было любить и не доверять одновременно. Но это невозможно.
Но если приходится убивать тех, кого любишь, сама справедливость требует расправляться с теми, кого не любишь, с врагами дела.
Да, Дела, подумал он. Конечно, Дела. Всё делается ради Дела, думал он, удивлённо вслушиваясь в полый, пустой звук этой мысли" . 24

Возможно, Голованов согласился бы с этими рассуждениями. Во всяком случае, текст художественного произведения перекликается с его мемуарами и находит в них своё продолжение и подтверждение. "Сталин, общаясь с огромным количеством людей, по сути дела был одинок. Его личная жизнь была серой, бесцветной, и, видимо, это потому, что той личной жизни, которая существует в нашем понятии, у него не было. Всегда с людьми, всегда в работе" 25 . В мемуарах Голованова нет ни слова лжи - там просто не вся правда. При этом Александр Евгеньевич не был догматиком: в 1968 году он осудил ввод войск в Чехословакию, постоянно слушал Би-би-си и "говорил о том, что нельзя подавлять демократические перемены в социалистических странах" . 26

Система отторгла выдающегося человека. Архитектором этой системы был Сталин. Но лишь однажды Голованов-мемуарист поведал читателям о своих сомнениях в оправданности Большого террора: "…Сметая с нашего пути всё мешающее и сопротивляющееся, Сталин не замечает, как при этом страдает много и таких людей, в верности которых нельзя было сомневаться. Это рождало во мне боль и досаду: примеры были хорошо известны… Но, по моему разумению, нити таких бед тянулись к Сталину. Как же, думалось мне, он допускает такое?" 27 Однако было бы тщетно искать в книге ответ на этот риторический вопрос.

Мне дважды довелось видеть Александра Евгеньевича Голованова. Однажды он выступал у нас на военной кафедре в МГУ, другой раз я совершенно случайно столкнулся с ним в полупустом вагоне метро на станции Новослободская: Голованов был в маршальском мундире со всеми регалиями. Хорошо помню, что я обратил внимание на три полководческих ордена Суворова 1-й степени и потухшие серо-голубые глаза маршала.

Незадолго до смерти он сказал своему другу, показав рукой крутую синусоиду: "Вся жизнь - вот так. Не знаю, выцарапаюсь ли теперь…" 28 Последние его слова были: "Мать, какая страшная жизнь…" три раза повторил. Тамара Васильевна стала спрашивать: "Что ты? Что ты? Почему ты так говоришь? Почему страшная жизнь?!" А он сказал еще: "Твое счастье, что ты этого не понимаешь…" 29

Примечания

1.Голованов А.Е. Дальняя бомбардировочная… М.: Дельта НБ, 2004. С. 107.
2. Усачёв Е.А. Мой командующий // Главный маршал авиации Голованов: Москва в жизни и судьбе полко-водца: Сборник документов и материалов. М.: Мосгорархив, 2001. С. 24
3. Костюков И.Г. Записки старшего адъютанта // Там же. С. 247.
4. Голованов А.Е. Дальняя бомбардировочная… С. 349.
5. Голованова О.А. Если бы можно было вернуть время… // Главный маршал авиации Голованов: Москва в жизни и судьбе полководца: Сборник документов и материалов. С. 334.
6. Голованов А.Е. Дальняя бомбардировочная… С. 428.
7. Там же. С. 435.
8. Там же. С. 431.
9. Там же. С. 434.
10. Там же. С. 109.
11. Фёдоров С.Я. Его ждали в полках// Главный маршал авиации Голованов: Москва в жизни и судьбе полко-водца: Сборник документов и материалов. С. 230.
12. Голованов А.Е. Дальняя бомбардировочная… С. 25, 26.
13. Там же. С. 36.
14. Там же. С. 85.
15. Скрипко Н.С. По целям ближним и дальним // Главный маршал авиации Голованов: Москва в жизни и судьбе полководца: Сборник документов и материалов. С. 212.
16. Голованов А.Е. Дальняя бомбардировочная… С. 15-16.
17. Решетников В.В. А.Голованов. Лавры и тернии. М.: Церера, 1998. С. 39.
18. Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь. М.; Жуковский: Кучково поле, 2005. С. 79.
19. Голованов А.Е. Дальняя бомбардировочная… С. 505.
20. См. по указателю: На приёме у Сталина. Тетради (журналы) лиц, принятых И.В.Сталиным (1924-1953 гг.): Справочник / Научный редактор А.А.Чернобаев. М.: Новый хронограф, 2008. 784 с.
21. Голованова О.А. Если бы можно было вернуть время… // Главный маршал авиации Голованов: Москва в жизни и судьбе полководца: Сборник документов и материалов. С. 310
22. Голованов А.Е. Дальняя бомбардировочная… С. 366.
23. Там же. С. 103, 111.
24. Искандер Ф.А. Сандро из Чегема. М.: Вся Москва, 1990. С. 138.
25 Голованов А.Е. Дальняя бомбардировочная… С. 113.
26. Мезох В.Ч. "Я вам скажу следующее…" // Главный маршал авиации Голованов: Москва в жизни и судьбе полководца: Сборник документов и материалов. С.349.
27. Главный маршал авиации Голованов: Москва в жизни и судьбе полководца: Сборник документов и материалов. С. 28; Голованов А.Е. Дальняя бомбардировочная… С. 37, 38.
28. Мезох В.Ч. "Я вам скажу следующее…" // Главный маршал авиации Голованов: Москва в жизни и судьбе полководца: Сборник документов и материалов. С. 355.
29. Голованова Т.В. Матерь Божия, сохрани ему жизнь // Там же. С. 286.

ТАЙНЫ
ГЛАВНОГО МАРШАЛА АВИАЦИИ ГОЛОВАНОВА

ГОЛОВАНОВ Александр Евгеньевич (1904-1975 г.) - советский военачальник, Главный маршал авиации Советского Союза, Командующий авиацией дальнего действия (АДД), личный секретный порученец Сталина. Чемпион по стрельбе из всех видов оружия, конному спорту, мотогонкам, виртуоз автомобильной езды, лучший лётчик страны и ещё многое-многое другое. Вот вам настоящий герой, перед которым бледнеют киногерои и Чака Норриса, и Сталлоне, а Шварценеггер - вообще мальчик для битья.
Беглый разведчик Виктор Суворов (Резун) так пишет о Голованове:
«Он - воплощение воли и энергии… Этот портрет похож на портрет супермена из кинобоевиков, но именно им он и был. Голованов достигал высших результатов в каждом деле, за которое брался».

Все биографы Голованова пишут о маршале на основе его мемуаров. В книге, конечно, нет ни слова лжи, но о многих вещах автор просто умалчивает. Например, Александр Евгеньевич подробно рассказывает, как его полк, а позже дивизия летом 1941 г. бомбили Берлин и Кенигсберг. Но о том, что он сам лично руководил налётами и сам сидел за штурвалом бомбардировщика, А.Е. Голованов скромно умалчивает. А о начале своей карьеры личного секретного порученца И. Сталина Главный маршал авиации вообще молчит. Так давайте пристальнее вглядимся в судьбу Александра Евгеньевича, без оглядки на его мемуары.

ЮНЫЕ ГОДЫ

Александр Голованов родился в Нижнем Новгороде 7 августа 1904 года. Свои именины он всегда отмечал 12 сентября - по православному календарю это день святого благоверного князя Александра Невского.
Предки Голованова были разночинцами и мелкопоместными дворянами, то есть теми, на ком, как правило, держалась вся слава России. По отцовской линии в роду Александра Евгеньевича - в основном, моряки (капитан буксирного парохода), отец его был капитаном речного флота. Многие из рода Головановых служили в гвардии, в Семёновском полку. Отличались ростом, статью и физической силой. По матери один из предков маршала - адмирал Корнилов, герой обороны Севастополя.
В восьмилетнем возрасте его отдали в Александровский кадетский корпус. По собственной автобиографии - в Красной Армии с мая 1919 года. То есть, в 13 лет, прибавив себе лишних три года (благо, рост позволял), юный Саша Голованов вступает добровольцем в Красную Армию. Воевал на Южном фронте, служил разведчиком в стрелковом полку, который принимал участие в боях с армиями Деникина и Махно, был контужен в бою, стал командиром взвода разведчиков.
После демобилизации в октябре 1920 г. Голованов вступил в Части особого назначения (ЧОН), а согласно собственной автобиографии в это же время работал в Центральном управлении снабжения Красной Армии и Флота - курьером, в Центропечати - агентом, в Волгосудстрое - на сплаве леса, агентом и в 5-м Волжском полку ГПУ в г. Нижний Новгород - электромонтёром.

НЕМНОГО О ТАЙНОЙ ЖИЗНИ

В 16 лет Голованов уже в... органах ВЧК. В 1924-1933 гг. - сотрудник ОГПУ: служил в особых отделах, был на оперативной работе, занимал должности от уполномоченного до начальника отделения.
В 21 год на петлицах Александра четыре шпалы - это соответствовало званию полковника. Правда, большинство заслуг Голованова до сих пор покрыто мраком секретности. Известно лишь, что он принимал участие в операции «Трест» и лично арестовывал в Минске на конспиративной квартире ГПУ эсера-террориста Бориса Савинкова. (Голованов изображал хозяина конспиративной квартиры. А поскольку операцию проводил контрразведывательный отдел ОГПУ, то, стало быть, молодой чекист был сотрудником контрразведки у Артузова.) Пистолет Савинкова потом долгое время хранился в столе маршала.
Вот ещё одна тайна. В начале января 1928 года А. Голованов вдруг появляется в Алма-Ате. Зачем бравый чекист и спортсмен приехал в тогдашний тихий провинциальный городок - непонятно. Известно, что после смерти Сталина, Главный маршал авиации Голованов обращался к Н. Хрущёву с просьбой убрать из его послужного списка сведения о пребывании его в тот период в Алма-Ате! Хрущёв согласился с условием, что А. Голованов выступит в печати со статьёй, в которой укажет на бездарность в военном деле Сталина. Голованов отказался.
Что же в Алма-Ате делал тайный порученец Сталина? И почему для него было так важно на старости лет стереть из своего послужного списка сведения об этом? Наверное, однозначно никогда мы об этом не узнаем! А что такое интересное происходило в 1928 году и связано с Алма-Атой? Всё становится ясным, если вспомнить, что менее чем через месяц после приезда в этот городишко Голованова, туда ссылают... «демона революции» Льва Троцкого (Бронштейна)! (Значит, Сталин задолго до голосования в Политбюро уже планировал, куда Троцкого сослать и какие меры принимать в случае осложнения политической ситуации.) Выражаем уверенность в том, что Александр Евгеньевич организовывал жильё, окружение Троцкого, а после высылки тайно надзирал за ним. И в случае приказа из Москвы должен был его немедленно ликвидировать со всем семейством и приближённой обслугой. Видимо, у Сталина были основания опасаться, что высылка одного из лидеров Гражданской войны и революции 1917 г. вызовет активные противодействия его сторонников-троцкистов, кои были во всех властных структурах общества, в армии и даже в ОГПУ. А убийство Троцкого «неизвестными белогвардейцами» успокоит общественность: нет человека - нет проблемы! Однако массовых выступлений ни в столице, ни в других городах не произошло - троцкистов некому было организовывать!
(Это ж только в наше время некоторые слепые дураки думают, что «оранжевые революции» на Украине, в Грузии и по всему миру или там «движение за честные выборы» в Сербии и России происходят стихийно! Но к 1928 г. вся активная английская агентура и агенты влияния Англии в СССР органами ГПУ были разгромлены, а те, кто ещё не был выявлен, затаились, ушли на дно.)
Так что, организовывать протесты за сосланного деятеля перманентной революции было некому! Одни верные сторонники Льва Давидовича были предварительно отосланы партией на работу за границу. Как например, заместитель Троцкого по Реввоенсовету в годы Гражданской войны и после неё Эфраим Маркович Склянский, который направлен на дипломатическую работу в США, где удачноно утонул в 1925 г. Кстати, именно в это время там был и Александр Евгеньевич Голованов. Мы ни на что не намекаем, просто констатируем факты: будущий Главный маршал авиации в это время находился в командировке в Манчестере, где вёл переговоры по приобретению 70 безумно дорогих автомобилей «Сильвер гоуст» для руководителей СССР. (Ведь в СССР просто некому больше вести переговоры с капиталистами США по покупке машин, акромя молоденького сотрудника ОГПУ Голованова!) Авто были закуплены, а Склянский благополучно утонул, катаясь на озере на лодке вместе с председателем правления акционерного общества «Амторг» 1 Хургиным и ещё одним неизвестным, личность которого полиции установить не удалось. (Стоп! 1925 год. Голованову как раз 21! Тогда система государственных наград не была так сильно развита и поощряли, присваивая воинские и специальные звания и повышая в должностях. Полковника ему присвоили не за эту ли операцию? Я имею в виду закупку дорогих автомобилей в Штатах для партийной элиты. А вы что подумали?) Другие влиятельные троцкисты разосланы по республикам для укрепления кадров, где они потом в 1930х гг. методично арестовывались НКВД по одному и пачками расстреливались... В Москве было всё спокойно, поэтому через месячишко после приезда Троцкого в Алма-Ату молодой чекист Голованов в феврале 1928 года был отозван в Москву, оставив Лёву-ррррреволюционера под надёжной охраной своих головорезов...
Александр Голованов вступил в ВКП(б) лишь в 1929 году .
Работая в ОГПУ, молодой чекист дважды (в 1930 и в 1931 гг.) выезжал в секретные командировки в Китай (провинция Синьцзян).
Перед приходом Гитлера к власти по заданию Сталина А. Голованов секретно встречался с немецким фельдмаршалом фон Боком (цель встречи и обсуждаемые вопросы так и остаются тайной до сих пор), оказывал помощь словацкому и польскому восстанию. Позже под его руководством ликвидирована экспедиция эсесовцев на Тибет, посланная самим Рейхсфюрером СС Гиммлером на поиски загадочной страны Шамбалы. (Разведка НКВД сама посылала свои экспедиции, чтобы установить контакт с Шамбалой, и внимательно следила за тем, чтобы разведслужбы других государств такие контакты не дай бог не наладили.) На счету А. Голованова и многие другие неординарные дела.
Александр Евгеньевич впоследствии утверждал, что впервые встретился со Сталиным лишь в 1941 году. Однако Ураз Мукашев, его друг, ветеран ВС СССР, в 1932 году сопровождал Голованова с секретной миссией в Китай. На одной из ночёвок у костра боец спросил у Александра Евгеньевича, видел ли тот Сталина? Голованов ответил утвердительно: «Видел не раз и Сталина, и Троцкого. Даже Ленина видел, но только вот с ним не беседовал»… Значит, со Сталиным и Троцким всё-таки разговаривал? И не раз?..
Так что, скорее всего, судьба свела нашего героя со Сталиным гораздо раньше, где-то в начале 20-х годов. Вот только об этом сам Голованов предпочитал не вспоминать! По докладам немецкой разведки Абвер, Александр Евгеньевич имел свободный доступ к вождю, а во время войны встречался с ним практически ежедневно. Сталин давал ему поручения и обращался к Голованову, одному из немногих, по имени - это было знаком величайшего доверия.

В ГРАЖДАНСКОЙ АВИАЦИИ

В 1931-1933 гг. А. Голованов, оставаясь сотрудником ОГПУ, был прикомандирован к ВСНХ и образованному из него Народному комиссариату тяжёлой промышленности, где работал ответственным секретарём заместителя наркома. На самом деле по приказу Сталина он надзирал за наркомом С. Орджоникидзе. В 1932 г. «без отрыва от производства» окончил лётную школу Осоавиахима. В 1933-м Голованов официально уходит из ОГПУ и учится на лётчика в училище. Несмотря на то, что летать стал относительно в довольно позднем возрасте, он в короткое время достигает значительных результатов. Ну, не мог Александр Евгеньевич занимать вторые места, по натуре он должен был стать лучшим. С 1933 г. работал в Аэрофлоте, где занимал должности пилота, командира отряда. В январе 1935 г. Александр Евгеньевич назначается начальником Восточно-Сибирского управления Гражданского воздушного флота (с центром в городе Иркутске) - скачок в карьере неимоверный! В 1937 г. вдруг был исключён из партии (надо думать, это произошло не без указания его патрона, Сталина - исключения из ВКП(б) и репрессии таких людей без санкции свыше не проводились ), что тогда было чревато арестом, после чего уехал в Москву «за правдой». КПК выяснила, что исключён он ошибочно. (Скорее всего, Сталин или дал отбой расправе над Головановым, посчитав, что он может ещё пригодиться, или всем этим хотел попугать своего подопечного, показав, что с ним может произойти, если тот станет болтать.) В партии Александра Евгеньевича восстановили, но в Иркутск он уже не вернулся, оставшись работать лётчиком в Московском управлении ГВФ. Вскоре Голованов становится шеф-пилотом эскадрильи особого назначения. В 1938 г. газеты писали о нём как о лётчике-миллионере, то есть налетавшем миллион километров. Затем летал на личном самолёте Сталина - «Сталинском маршруте»: вывозил на нём сибирских, забайкальских и дальневосточных областных партийных, армейских и чекистских руководителей в Москву, где тех арестовывали прямо на аэродроме, а затем после короткого следствия расстреливали. Да, Александр Голованов действительно считался одним из лучших лётчиков Советского Союза, совершал героические перелёты… Участвовал в боевых действиях на Халхин-Голе и в Советско-финской войне.
Во времена Хрущёва после опалы около десяти лет возглавлял различные лётные училища ГВФ.
И всё-таки основной его деятельностью были ответственные и секретные поручения самого Сталина как в СССР, так и за рубежом. Даже в мемуарах, если читать внимательно, это проскальзывает. Так, в трагические дни октября 1941-го, когда в Москве разразилась паника, именно Голованова-лётчика Сталин отправил наводить порядок на дорогах и возвращать в столицу перетрусивших членов правительства, бежавших без оглядки со своими семьями!

ВЗЛЁТ

Великая Отечественная война стала поворотным пунктом в жизни А.Е. Голованова. За четыре года он прошёл путь от полковника до маршала авиации, от командира полка до командующего АДД, которая под его руководством стала лучшим родом войск в Советской армии. В немецких разведсводках летчиков АДД называли «аристократами авиации», а саму АДД - «любимицей народа».
Официально в январе 1941 г., по совету Якова Смушкевича (генерального инспектора ВВС), А. Голованов написал письмо Сталину о необходимости специальной подготовки лётчиков дальней бомбардировочной авиации к полётам в плохую погоду, вне видимости земли. После личной встречи со Сталиным в феврале 1941 г. Александр Евгеньевич назначен командиром 212-го полка дальнебомбардировочной авиации, с августа 1941 года - командиром 81-й авиационной дивизии дальнего действия, а в декабре 1941 г. постановлением ГКО был назначен командиром 3-й авиадивизии дальнего действия Ставки Верховного Главнокомандования. Генерал-майор авиации (25.10.1941).
В феврале 1942 года был назначен командующим авиацией дальнего действия (АДД) Ставки Верховного Главнокомандования. Генерал-лейтенант авиации (05.05.1942). С этого момента до конца войны руководил советской дальней авиацией, пользовался симпатией и доверием со стороны Сталина. Генерал-полковник авиации (26.03.1943).
Маршал авиации (03.08.1943), Главный маршал авиации (19.08.1944).

С декабря 1944 г. - командующий 18-й воздушной армией, в которой была собрана вся дальнебомбардировочная авиация. Лично участвовал в осуществлении дальних бомбардировочных рейдов (например, в бомбардировке Берлина на начальном этапе Великой Отечественной войны да и позже; как лётчик, он не мог не летать!).

В марте 1946 года И. Сталин, подойдя к большой группе собранных в Георгиевском зале для фотографирования маршалов, генералов и адмиралов, вдруг подозвал к себе А. Голованова, стоявшего где-то позади, лично усадил его в первом ряду вместе с 12 полководцами, среди которых были Г.К. Жуков, К.К. Рокоссовский, И.С. Конев. Казалось бы, мелочь? Но этого Жуков Голованову не простил никогда...

ПАДЕНИЕ

С апреля 1946 г. Главный маршал авиации А.Е. Голованов - Командующий дальней авиацией СССР.
Но время шло, вождь старел, впадал в маниакальную подозрительность. Л. Берия интригами убирал ближайшее верное окружение Сталина - секретаря Поскребышева, начальника охраны Власика. Дошло дело и до Александра Голованова. В 1948 г. по непонятным причинам был снят со своего поста. Он ждал ареста, несколько месяцев отсиживался на даче и в дальнейшем уже никогда не занимал постов, соответствующих его званию. В 1950 г. окончил Академию Генерального штаба и Высшие академические курсы «Выстрел». Лишь в августе 1952-го Голованов получил под начало воздушно-десантный корпус - беспрецедентное понижение в должности!
Опала продолжалась и после смерти Сталина. Хрущёв и Жуков отправляют А. Голованова в отставку. Вообще-то, маршалов никогда не увольняют в запас, они навсегда приписаны к армии. Но для Александра Евгеньевича «сделали исключение». Пенсию назначили небольшую - всего 1800 рублей (180 на послереформные деньги). Половина уходила на оплату квартиры (опального военачальника лишили всех льгот по оплате жилья), 500 рублей он ежемесячно посылал старушке-матери. Выручала дача - гектар земли на Икше. Все сбережения потратили на корову и лошадь, полгектара засевали картошкой.
Сам маршал ходил за плугом, жена Тамара Васильевна вела хозяйство, доила корову. Когда понадобились деньги на школьную форму для детей (их было пятеро), Головановы всей семьей собирали ягоды, сдавали в потребкооперацию. Лишь через несколько лет бывший маршал смог устроиться в НИИ гражданской авиации на скромную должность.
Окончательно на пенсию ушёл в 1966-м.

СЕМЬЯ

Сам Александр Евгеньевич - голубоглазый блондин двухметрового роста, с обаятельной улыбкой на мужественном лице. Его жена Тамара Васильевна была ему под стать - высокая, стройная женщина изумительной красоты. Внешностью, эффектностью и элегантностью эта пара напоминала чету кинозвезд. А как они танцевали! Тогда в моду вошло танго, и лучших танцоров не было в Москве, а значит, и по Союзу.
Дети: дочь Светлана (род. 1934), дочь Тамара (род. 1938), дочь Вероника (род. 1943), дочь Ольга (род. 1945), сын Святослав (род. 1947).

НАГРАДЫ

Главный маршал авиации А.Е. Голованов, пожалуй, единственный Командующий Воздушной Армией, который за годы войны не стал Героем Советского Союза! И не потому, что он этого звания не достоин! А просто потому, что Александр Евгеньевич был весьма скромен и ни на что не претендовал. А Сталин, скорее всего, упустил этот аспект из вида...
Итак, награды Главного маршала авиации А.Е. Голованова:

Два ордена Ленина (17.04.1940; 20.06.1949),
Три ордена Боевого Красного Знамени (17.11.1939; 22.10.1941; 3.11.1944),
Три ордена Суворова 1-й степени (23.01.1943; 17.04.1945; 18.08.1945),
Орден Красной Звезды (22.02.1968),
Медаль «Партизану Отечественной войны» I степени (11.09.1943),
Медаль «За оборону Москвы» (1.05.1944),
Медаль «За оборону Сталинграда» (22.12.1944),
Медаль «За отвагу» (28.10.1967),
Медали «За взятие Кёнигсберга» (9.06.1945),
Медали «За взятие Берлина» (9.06.1945),
Медали «За победу над Германией» (9.05.1945),
Орден Крест Грюнвальда I степени (Польша),
Орден Сухэ-Батора (Монголия),
Орден Красного знамени (Монголия),
Орден «Боевые заслуги» (Монголия),
Знак «Отличник Аэрофлота» и знаки ГВФ «За безаварийный налёт» 300.000 и 500.000 км.

ПОСЛЕДНИЙ ПОДВИГ ГЛАВНОГО МАРШАЛА АВИАЦИИ

Под конец жизни Александр Евгеньевич Голованов написал мемуары, в которых многие страницы посвящены встречам и взаимоотношениям с И.В. Сталиным. Даже этих немногих страниц хватило, чтобы вызвать у немногих читателей рукописи шквал споров и эмоций, как критических, так и восторженных. Но в 1970-е годы партийные власти больше всего боялись шума.
Кроме того, на указания ГлавПУРа переписать некоторые главы книги и ввести в мемуары ещё одного героя - Л.И. Брежнева - Голованов ответил отказом. Последовала кара - глухое замалчивание и деятельности самого маршала, и всего вклада АДД в победу в Великой Отечественной войне. Единственному из советских военачальников Голованову отказали в публикации воспоминаний.
Удар был слишком силён, и Александр Евгеньевич тяжело заболел. Его друг лётчик-испытатель Владимир Мезох вспоминал:
«Военные врачи сказали, что такого человека ещё не видели. Видно, что боль жуткая, зрачки расширились, а он молчит».
В 1997 году Воениздат всё-таки выпустил мемуары А.Е. Голованова под названием «Записки командующего АДД», однако мизерным тиражом и с многочисленными купюрами. Но сегодня книга уже напечатана в полном объёме.
Умер Александр Евгеньевич Голованов 22 августа 1975 года, до конца дней оставаясь преданным своему кумиру - И.В. Сталину, которому служил верой и правдой. Какие тайны вождя Голованов хранил, какие секретные и личные поручения ещё выполнял - все эти тайны он унёс с собой в могилу...

Боюсь, их мы уже никогда не узнаем...
___________________
1 «Амто?рг» (англ. Amtorg Trading Corpora-tion) - акционерное общество, учреждённое в штате Нью-Йорк (США) и выступавшее в функции посредника при осуществлении экспортно-импортных операций советских внешнеторговых объедине-ний с американскими компаниями. «Амторг» осуществлял закупки в США оборудования для нужд СССР, проводил приёмку закупленных товаров и контролировал их отгруз-ку. «Амторг» базировался в Нью-Йорке. В Москве находилось генеральное представительство Амторга - «Совамторг».
Компания была учреждена в 1924 г. в Нью-Йорке как частное акционерное общество с участием советского капитала. Являлась американским представительством «Arcos Ltd». Это учреждение перекачивало из Америки в Советскую Россию всё, что умудрялись наизобрести и понастроить американские конструкторы и инженеры, и в первую очередь, конечно же, это касалось новейших вооружений. Пушки, танки, самолёты и даже военные корабли вывозились из США в мирные годы сотнями и тысячами единиц, но всё было загримировано под водопроводные трубы, тракторы и старые баржи для развивающихся стран. Кроме организации внешней торговли, «Амторг» служил прикрытием для агентов ИНО ОГПУ. Работа «Амторга» была особенно важна в годы предшествовавшие признанию СССР со стороны США, поскольку советское посольство в США было открыто только при президенте Рузвельте в 1933 г.
До 1925 г. «Амторгом» и нелегальной деятельностью советской агентуры в США

руководил ... Склянский Эфраим Маркович.

Напоминаем, что оценить представленный материал вы можете не только в комментариях, но и с помощью выставления оценки
ЛУЧШИЙ-ХУДШИЙ (по пятибальной шкале) и нажав клавишу РЕЙТИНГ вверху страницы. Для авторов и администрации сайта ваши оценки чрезвычайно важны!

Привожу поразивший меня отрывок из книги Феликса Чуева "Несписочный маршал" о Главкоме дальней авиации Голованове, который воевал в ВОВ под непосредственным руководством Сталина. Известно, что Голованов чрезвычайно высоко оценивал Сталина как государственного и военного деятеля. Ему, например. принадлежат следующие слова, взятые из его мемуаров: "...Его военный талант несравним ни с кем не только из наших военных деятелей, но и с любым военным или государственным деятелем капиталистических стран, в том числе и военных деятелей фашистской Германии.".

Интересно, что примерно тоже самое о Сталине сказал и Черчилль. При всем при этом, Голованов не был ослеплен величием самого Сталина и всего, что касалось вождя. Обратите внимание хотя бы на то, как Голованов проводит резкую контрастную черту между величием отца и убогой неприятной фигурой его сына - Василия Сталина.

Работа Чуева просто кишит интереснейшими фактами и подробностями о жизни и деятельности Верховного Главнокомандующего, приведшего нашу страну к победе в страшной войне.

Сосипатр Изрыгайлов

Несписочный маршал

…Странное дело - человека нет уже почти 20 лет, а не прошло, наверное и дня, чтобы я не вспомнил о нем и не услышал его слова:

Я тебе скажу следующее дело…

Знавал я многих крупных военных, даже с некоторыми самыми прославленными довелось не раз беседовать, и все-таки -Какой был маршал - Маршал Голованов?

Были у меня такие стихи...

Я познакомился с ним в 1968 году в Научно-исследовательском институте гражданской авиации, где работал инженером по летным испытаниям, а Главный маршал авиации (кстати, получивший это звание в 40 лет, самый молодой в мире!) заканчивал свою карьеру и должности заместителя начальника института по летной части, а практически — летал вторым пилотом на опытных самолетах. Такое только в России...

Его рано уволили на пенсию, после смерти Сталина. Просил работу, ответили: «Для ваших погонов у нас и должности нет!» И тогда он пошел летать в НИИ.

Его дедом по матери был Николай Кибальчич, да, да, тот самый молодой человек, но уже с траурной каймой бороды, тот самый революционер-народоволец, что готовил покушение на царя и был за это царем повешен. Тот самый, что перед самой казнью отправил из тюрьмы на высочайшее имя пакет с чертежами первого в мире космического летательного аппарата...

Вот такое родство...

А в октябре 1917 года 13-летний Голованов вступил в Красную гвардию — благо вымахал ростом под два метра и выглядел на все 16... Воевал на Южном фронте, работал в контрразведке. Принимал участие в аресте Бориса Савинкова, и пистолет знатного эсера хранился в столе у будущего маршала. В 21 год он носил четыре шпалы на петлицах — полковник по более поздним понятиям. Но, как спустя годы напишет о нем в своем досье Гитлеру немецкая разведка, «он сменил свою работу в партийных органах на профессию простого летчика, где также успешно проявил себя».

Он стал гражданским летчиком, быстро вырос до начальника Восточно-Сибирского управления Гражданского воздушного флота.

И—1937 год

Исключен из партии в Иркутске, чудом избежал ареста: друзья-чекисты предупредили, чтоб срочно уезжал в Москву, за правдой. В Москве с трудом устроился вторым пилотом. И добился правды: Комиссия партийного контроля выяснила, что исключен он ошибочно, более того, обнаружили документы о представлении его к ордену Ленина за работу в Сибири. Ему вновь предложили руководящую должность, уже в Москве, но он отказался и продолжал летать пилотом. Очень хорошим пилотом.

Когда я смотрел на него, видел в нем летчика «громовского плана». Дело в том, что я давно уже всех хороших летчиков делю на два типа: громовский и чкаловский. Так вот, Голованов, мне кажется, относился к громовскому складу характера в авиации. Хотя, конечно же, и у Громова, и у Чкалова было много общего: беспредельная любовь к своему делу, стремление быть первым. Оба мечтали облететь земной шар. Чкалову помешала внезапная, нелепая гибель, Громову — война.

Таким же был Голованов. Тоже мечтал о полете вокруг шарика. В 1938 году газеты писали о нем как о летчике-миллионере, то есть налетавшем миллион километров. Дальше — Халхин-Гол, финская кампания. Голованов летает, применяя передовое в самолетовождении — радионавигацию, точно выводит самолет на цель, выполняет с экипажем задание и возвращается на базу. Немногие тогда так летали.

Новый 1941 год шеф-пилот Аэрофлота Голованов встречал в Москве, в клубе летчиков, где теперь гостиница «Советская». Голованов сидел за столом с генеральным инспектором ВВС Яковом Владимировичем Смушкевичем. Смушкевич завел разговор о том, что наши летчики слабо подготовлены к полетам в плохую погоду, вне видимости земли, что показала Испания и особенно Финляндия. Летать по радио они не умеют, и у нас не придается должного значения этому делу.

— И вы должны об этом написать письмо товарищу Сталину, — сказал Смушкевич Голованову.

Много лет спустя мы вдвоем с Головановым читали это письмо.

«Товарищ Сталин! Европейская война показывает, какую огромную роль играет авиация при умелом, конечно, ее использовании. Англичане безошибочно летают на Берлин, Кельн и другие места, точно приходя к намеченным целям, независимо от состояния погоды и времени суток. Совершенно ясно, что кадры этой авиации хорошо подготовлены и натренированы...

Имея некоторый опыт и навыки в этих вопросах, я мог бы взяться за организацию и организовать соединение в 100—150 самолетов, которое отвечало бы последним требованиям, предъявляемым авиации, и которое летало бы не хуже англичан или немцев и являлось бы базой для ВВС в смысле кадров и дальнейшего увеличения количества соединений.

Дело это серьезное и ответственное, но, продумав все как следует, я пришел к твердому убеждению в том, что если мне дадут полную возможность в организации такого соединения и помогут мне в этом, то такое соединение вполне возможно создать. По этому вопросу я и решил, товарищ Сталин, обратиться к вам. Летчик Голованов».

С облегчением, что выполнил указание начальства, отправил письмо, однако не надеясь на то, что оно попадет к столь высокому адресату, а если и попадет, то станет ли Сталин читать письмо простого летчика1? Вскоре его очередной полет в Алма-Ату был прерван, срочно вызвали в Москву.

— Несколько раз звонил какой-то Маленков, - сказала жена

Вскоре снова позвонили, прислали машину, и Голованов оказался в кабинете секретаря ЦК Г. М. Маленкова, который после короткого разговора снова предложил сесть в машину. Не прошло и пяти минут, и они вошли в небольшой подъезд, поднялись на второй этаж. По кабинету от дальнего стола навстречу шел человек, знакомый всему миру по портретам.

— Здравствуйте,— сказал Сталин.— Мы видим, что вы действительно настоящий летчик, раз прилетели в такую погоду. Мы вот здесь,— он обвел присутствующих рукой,— ознакомились с вашей запиской, навели о вас справки, что вы за человек Предложение ваше считаем заслуживающим внимания, а вас считаем подходящим человеком для его выполнения.

Как во сне. Все снова, с нуля, началось для Голованова. Верней, не с нуля. С полка. Сталин присвоил Голованову звание подполковника. За три года он вырос до Главного маршала авиации. Небывало!

— Как к вам относился Сталин? — спросил я его

— Как я к тебе,— коротко ответил Александр Евгеньевич

В Подольском военном архиве мы вместе будем читать разработку немецкой разведки:

«Голованов, в числе немногих, имеет право на свободный доступ к Сталину, который называет его по имени в знак своего особого доверия».

— А ведь правда, называл,— улыбается Голова нов, снимая очки.— Откуда они все это узнали? Я тебе скажу следующее дело: я его ни разу не подвел, ни разу не обманул. А среди командующих такие были, и Сталин имел при себе средство против них: записную книжку — «колдуна», как он говорил, которую доставал из глубочайшего кармана брюк. В нее он записывал наиболее важные цифровые данные.

«Средство против брехунов типа Еременко и Жигарева»,— говорил Сталин.

В одну из самых первых наших встреч я напрямик сказал Голованову:

— Александр Евгеньевич! Немецкие полководцы написали горы фолиантов о том, как вы их разбили, а вы, наши маршалы Победы, ничего не рассказали.

Еще не было мемуаров Жукова, Рокоссовского, Конева...

— Да я не умею.

— Поможем.

— Не напечатают.

В этом была большая доля истины, хотя поначалу повезло: несколько исписанных маршалом ученических тетрадок я показал В. А. Кочетову, возглавлявшему журнал «Октябрь», и в июле 1969-го в журнале появились первые главы «Дальней бомбардировочной...» Голованова. Но тут-то и началось!

Своими прямыми, откровенными воспоминаниями Голованов как бы разворошил былое. Каждая новая публикация давалась с великим трудом и автору, и редактору журнала. Было, конечно, немало сторонников и союзников. Однако было много и высоких недругов, некоторые из них ныне стали «перестройщиками». Мемуары Голованова появлялись в «Октябре» с большими перерывами еще четыре раза, последний отрывок — в июле 1972 года. Были они набраны отдельной книгой в издательстве «Советская Россия», но по чьему-то злому умыслу ее рассыпали.

Я помогал маршалу, редактировал рукопись, добывал нужные материалы, но все — впустую. Неугоден-с. Книга вышла в Воениздате лишь в 1997 году, весьма сокращенная, мизерным тиражом.

— Я особенно им неудобен,— говорил Голованов,— потому что сам пострадал в 1937-м, мужа сестры моей расстреляли. Но я, работая со Сталиным, видел, какой это человек.

В последнюю нашу встречу с Головановым, когда ему оставались считанные дни, он лежал на даче, сломленный страшным недугом:

— Даже руки тебе не могу пожать. Давай попрощаемся с тобой по-испански: «Салют! Салют!» — Он с трудом поднял сжатую в кулак руку. Очень переживал, что не издана книга: — Какая-то букашка правит идеологией... Но придут люди из нашей России, Советской России, все напечатают!

Я понимал, что это будет не скоро, и все годы, как и при общении с Молотовым, вел подробнейший дневник, записывая каждую встречу. Сколько мне понарассказывал маршал Голованов!

Я всегда вижу его перед собой. Вот он сидит за столом в белой рубашке, крутит в руках расческу и, покашливая, начинает:

—Я тебе должен сказать следующее дело... Когда противен мир и не хочется жить, когда из года в год, изо дня в день над тобой измываются, оскорбляют и унижают животные разных уровней развития и общественного положения, думаешь: “Боже мой! Того мы все и стоим!” И не жаль становится ни прошлых жертв, ни будущих, и сам готов чуть ли не стрелять в любое омерзительное существо, у которого вместо бирки на шее почему-то имеется в кармане документ, удостоверяющий личность и гражданство, - вот тогда, чтобы остановить себя и не уподобляться стоящей перед тобой твари в человеческой одежде, я вспоминаю таких, как Александр Евгеньевич Голованов. И горжусь своей Родиной. Своим народом.

Награды

Приехали с братом на дачу к Голованову в Икшу Брат мой говорит, что у них в интернате ребята болтают, будто Сталин сам себе присвоил звание генералиссимуса.

— Я тебе должен сказать по этому поводу следующее,— начал Александр Евгеньевич. — У Сталина было очень немного наград, и каждый орден он получал только после согласия всех командующих. Никогда никаких орденов Сталин не носил. Это его только рисовали так. Исключение— звездочка Героя Социалистического Труда. Но тут была особая причина. Проснувшись в день своего рождения, он увидел эту звездочку, которую раньше никогда не носил, на своем свежевыглаженном кителе. Это дочь Светлана приколола. А у восточных людей есть обычай: если что-то сделала женщина, так должно и быть. С тех пор он и носил эту единственную звездочку до последних дней жизни.

Поздней осенью 1943 года в штаб к Голованову приехал генерал-полковник Е. И. Смирнов и привез обращение командующих в Президиум Верховного Совета с просьбой о награждении И.В. Сталина орденом Суворова. В обращении перечислялись его заслуги н войне против фашистских захватчиков.

— А почему я, подчиненный непосредственно Сталину, должен подписывать представление на своего руководителя? — спросил Голованов.

— Дело в том, что товарищ Сталин вообще отказался принимать эту награду и только по ходатайству командующих согласился,— ответил Ефим Иванович.

— Но здесь еще нет подписей. Мне как-то неудобно первым подписывать...

— Решили начать с тебя.

«Я подписал представление от чистого сердца,— вспоминал Голованов,— а в начале ноября 1943 года был опубликован Указ о награждении И.В. Сталина: «За правильное руководство операциями Красной Армии в Отечественной войне против немецких захватчиков и достигнутые успехи...» Я более чем уверен, что лаконичность и скупость формулировки Указа говорит о том, что его редакция не прошла мимо Сталина. Его награждали очень редко, и думаю, что его авторитет Мог бы значительно уменьшиться, допусти он слабость В этом вопросе.

Когда я приносил папку с награждениями, повышениями, Сталин расписывался на ней сверху, не глядя, только спрашивал: «Проверил? Все проверил?» И не дай бог, если б я ошибся!

Иногда Сталин вносил свои поправки, добавления. Летчика В. В. Пономаренко я неоднократно представлял к званию Героя, и, когда приносил очередную папку, Сталин спрашивал: «А Пономаренко здесь есть?» «Есть». Тогда Сталин развязывал тесемки папки, вычеркивал Пономаренко и против его фамилии писал: «Орден Ленина». Понижал награду на ранг. Дело в том, что Пономаренко после выполнения боевого задания садился в сложных условиях и на летном поле побил несколько самолетов. Его хотели судить, но я заступился. Однако Сталин помнил этот случай... Надо сказать, после войны Сталин прекратил все повышения генеральских званий, исключая случаи особых заслуг.

Когда мы прибыли из Сталинграда, были учреждены новые ордена — Суворова и Кутузова. Сталину принесли образцы. Он взял орден Суворова первой степени, сказал: «Вот кому он пойдет!» — и приколол мне на грудь. Вскоре вышел Указ...»

Этим главным полководческим орденом Голованов был награжден трижды. Мало у кого из наших полководцев было три ордена Суворова I степени. Даже у Жукова, по-моему, два. Во всяком случае, сами маршалы, с которыми мне приходилось общаться, придавали этому большое значение. Помню, умер один из полководцев, мы с Головановым читали некролог, и Александр Евгеньевич сказал: «А посмотри, сколько у него орденов Суворова?»

Маршальская звезда

Александр Евгеньевич показал мне свою Маршальскую Звезду — достал из ящика письменного стола? Как и большинство людей, я никогда раньше не дерг жал ее в руках. Она из золота и платины, чуть больше Звезды Героя СССР, в центре — большой бриллиант» в каждом из пяти лучей — мелкие.

— Ты знаешь, ее можно в комиссионку сдать,— сказал Голованов, — и за нее дадут 5 тысяч рублей.

Александр Евгеньевич ошибся. В 1977 году я выступал на ювелирной фабрике и узнал, что Маршальская Звезда— ее там изготовляют— стоит от 12,5 до 46 тысяч рублей, в зависимости от того, какие бриллианты.

В Краснознаменном зале Центрального Дома Советской Армии, где прощались с маршалом Головановым, я прикалывал его Маршальскую Звезду к алой подушечке. Рядом стоял солдат, которому внушал офицер:

— Смотри за ней в оба! И еще орден Сухэ-Батора, вот тот, большой, могут спереть!

Любил русских...

— Сталин очень любил русских,— рассказывал Голованов. — Сколько раз Чкалов напивался у него до безобразия, а он все ему прощал — в его понимании русский человек должен быть таким, как Чкалов.

Сталин жалел, что не родился русским, говорил мне, что народ его не любит из-за того, что он грузин. Восточное происхождение сказывалось у него только в акценте и гостеприимстве. Я не встречал в своей жизни человека, который бы так болел за русский народ, как Сталин.

Сталин сам не представлял масштабов своего влияния. Если бы он знал, что скажет— и человек разорвется, а сделает, он бы много еще хорошего сделал. Но в нем жила трагедия, что он не русский.

Он подчеркивал, что во время войны у нас было выбито 30 миллионов человек, из них — 20 миллионов русских. А Сахаров и прочие написали письмо Брежневу: чтобы поправить экономическое положение страны, нужно упразднить нации— пусть, дескать, как в Америке будет...

А ведь пройдет каких-нибудь 50 лет, и люди удивятся, как это были какие-то споры о Сталине, когда очевидно, что он великий человек! Да, сейчас у нас преобладает центризм — боятся загибов в ту и другую стороны, что на руку левакам, и они сейчас торжествуют. Почему на Западе так боятся воскрешения имени Сталина? Почему так приемлем был для них Хрущев? Да потому, что они боятся своего конца! А Сталин к этому дело вел.

— Мне посчастливилось работать с великим, величайшим человеком, для которого выше интересов государства, выше интересов нашего народа ничего не было, который всю свою жизнь прожил не для себя и стремился сделать наше государство самым передовым и могучим в мире. И это говорю я, которого тоже не миновал 1937 год!

«37-й год мне понятен»

— 37-й год мне понятен, — говорил Голованов.— Были такие, как Хрущев, Мехлис — самые кровавые, а потом пошло массовое писание друг на друга, врагомания, шпиономания, еще черт знает что! Великая заслуга Сталина, я считаю, в том, что он все-таки понял и сумел остановить это дело.

То, что взяли Тухачевского и прочих, видимо, было правильно, начало было правильным. Но зачем забирали простых людей по всей стране? Решили избавиться от подлинных врагов, но потом стали писать друг на друга. Я знаю одного человека. Спрашиваю: «Писал?»— «Писал».— «Почему?»— «Боялся». А ведь никто не заставлял.

Тухачевский через несколько часов на всех написал. Ворошилов возмущался: «Что это за человек?» А Рокоссовский, как его ни истязали, никого не выдал. Надо тебе, Феликс, написать о нашей дружбе с Рокоссовским. Из общевойсковых полководцев он был самый любимый у Сталина...

Из прокуренной редакции журнала «Октябрь» мы выходим с Александром Евгеньевичем на улицу «Правды», в морозный день, в снежок, идем пешком до Белорусского, спускаемся в метро и расстаемся на «Площади Революции». Я говорю, что иду в ГУМ покупать лыжи — сегодня сломал лыжу на крутом, градусов 85, склоне, где никто не катается.

— Видимо, там угол выхода неподходящий, — сказал Александр Евгеньевич.

До встречи со Сталиным

— Сталин был человеком не робкого десятка,— рассказывал Голованов.— Когда я работал у Орджоникидзе, мне довелось присутствовать на испытаниях динамореактивного оружия, созданного Курчевским, предшественником создателей знаменитой «катюши». У Курчевского была пушка, которая могла стрелять с плеча. На испытания приехали члены Политбюро во главе со Сталиным. Первый выстрел был неудачным: снаряд, как бумеранг, полетел на руководство. Все успели упасть на землю. Комиссия потребовала прекратить испытания. Сталин встал, отряхнулся и сказал:

— Давайте еще попробуем!

Второй выстрел был более удачным. Со Сталиным я тогда еще не общался. До встречи со Сталиным,— продолжает Голованов,— я представлял его деспотом, кровавым тираном. И что же? Разговариваю с ним день, другой, месяц за месяцем, год за годом... Конечно, было у него мнение, что теперь наши враги не станут работать по мелочам, а постараются заслать своих агентов повыше, проникнуть в Кремль...

«Ещё бы! Конечно испытаем!»

Отставал Красноярский танковый завод. Решили назначить нового директора. Нарком предложил своего заместителя

— А сколько он получает? — спросил Сталин.

— Семь тысяч рублей

— А директор завода?

— Три тысячи рублей

— А он согласен туда поехать?

— Он коммунист, товарищ Сталин

— Мы все не эсеры,— ответил Сталин. Вызвали этого товарища.

— Есть мнение,— сказал Сталин,— назначить вас директором завода. Вы согласны?

— Если надо, поеду.

Сталин спросил у него о семье, детях.

— Давайте сделаем так: мы сохраним здесь для семьи вашу зарплату, а вы там, как директор, будете получать свои три тысячи. Согласны?

И человек с радостью поехал в Красноярск.

— Я тебе скажу следующее дело,— продолжает Голованов,— как-то Сталин приехал к летчикам-испытателям и стал выяснять, сколько потребуется времени для испытания одного весьма актуального самолета.

— Три месяца,— ответили ему.

— А за месяц нельзя испытать?

— Никак, товарищ Сталин.

— Сколько получит летчик за испытания?

— Двадцать тысяч рублей.

— А если заплатить сто тысяч, за месяц испытаете?

— Еще бы! Конечно испытаем!

— Будем платить сто тысяч, — сказал Сталин.

Кто из немецких полководцев?

— Кто из немецких полководцев во вторую мировую войну был наиболее силен? Манштейн? — спрашиваю.

— Фон Бок,— отвечает Александр Евгеньевич.— Его товарищ по академии попал в плен под Сталинградом и обратился с письмом к Боку, предлагая ему сдаться. Но как передать это личное письмо? Немец сказал, что, стоит только любому человеку на передовой показать, что у него есть письмо, адресованное фон Боку, — сразу пропустят. Такой авторитет. Наши послали офицера, одетого в немецкую форму. Тот пришел в штаб Бока, передал письмо и два часа дожидался ответа. Ответ, конечно, был отрицательным, но нашему офицеру выписали пропуск, и он благополучно прибыл к своим. Ну, правда, страху натерпелся, но никто его не тронул...

Это тот самый генерал-фельдмаршал фон Бок, который еще в августе 1941-го, когда немцы на всех парах перли к Москве, сказал Гитлеру, что войну Германия проиграла...

Новая форма

Голованов рассказывал, как во время войны и Красной Армии вводили погоны и новую форму. Буденный возражал против гимнастерок. С погонами не соглашался только Жуков. На некоторое время кабинет Сталина превратился и выставочный зал со всякими вариантами новой формы. Чего только не напридумали! И эполеты, и лента через плечо...

Сталин смотрел-смотрел и спросил:

— А какая форма была в царской армии? Принесли китель с капитанскими погонами.

— Сколько лет существовала эта форма? — спросил Сталин

Ему ответили: несколько десятилетий. Изменилось только количество пуговиц на кителе — было шесть, стало пять.

— Что же мы тут будем изобретать, если столько лет думали и лишь одну пуговицу сократили! Давайте введем эту форму, а там видно будет, — сказал Сталин

Любимый царь

— Любимым царем Сталина,— говорил Голованов,— был Алексей Михайлович, «Тишайший». Сталин часто приводил его в пример...

Быт Сталина

— Мне довелось наблюдать Сталина и в быту. Быт этот был поразительно скромен. Сталин владел лишь тем, что было на нем надето. Никаких гардеробов у него не существовало. Вся его жизнь заключалась в общении с людьми и в бесконечной работе. Явной его слабостью и отдыхом было кино. Много раз с ним я смотрел фильмы, часто одни и те же. У Сталина была удивительная способность, а может быть, потребность, многократно, подряд смотреть один и тот же фильм. Особенно с большим удовольствием смотрел он картину «Если завтра война», много- раз смотрел, причем даже в последний год войны. Видимо, этот фильм нравился ему потому, что события в нем развивались совсем не так, как оказалось на самом деле, однако победили все-таки мы! А сколько раз смотрел он созданный уже в годы войны «Полководец Кутузов»!

В его личной жизни не было чего-либо примечательного, особенного. Мне она казалась серой, бесцветной, видимо, потому, что в привычном нашем понимании ее у него просто не было.

Огромное количество людей каждый день бывали у Сталина — от самых простых до верхушки. Всегда с людьми, всегда в работе — так мне запомнилась его жизнь.

Василий

— Личная жизнь у Сталина не сложилась,— говорил Голованов. — Жена его, как известно, застрелилась, а дети возле него не прижились. Сын же его Василий представлял из себя морального урода и впитал столько отрицательных качеств, что хватило бы на тысячу подлецов. Насколько отец был кристаллический (так и сказал— кристаллический.— Ф. Ч.), настолько сын был мерзавец. Единственный, кто его обуздывал,— отец. Он боялся отца пуще огня, но становился все подлее.

Василий был лейтенантом на фронте, через год встречаю его майором, потом полковником — это все Жигарев старался, Главком ВВС. Он хотел получить новое здание для штаба ВВС и присмотрел дом на Пироговке. «Уговоришь отца, — сказал он Василию, — станешь полковником!» Но Василий боялся идти к отцу с этой просьбой. Жигарев посоветовал ему сразу к отцу не обращаться, а под проектом решения собрать подписи членов Политбюро, сказав им, что отец согласен. Василий так и сделал, а потом пошел к отцу, показав ему, что все согласны. Так Василий стал полковником, а здание это и поныне служит штабом ВВС.

Командовал он полком, состоявшим из одних Героев Советского Союза. Летали они мало, больше пили и безобразничали во главе со своим командиром. Дошло до отца. Тот спросил у Жигарева:

— А почему в полку все Герои, а командир полка — не Герой?

— Мы представляли, а вы несколько раз вычеркивали его из списков, товарищ Сталин.

Сталин приказал полк расформировать, Героев определить по разным частям, а Василия разжаловал в майоры.

Василий исправился, стал вести себя примерно, но, как только отец сменил гнев на милость, взялся за прежнее. Наконец у отца лопнуло терпение, он решил разжаловать его в рядовые и отправить в Сибирь.

Василий прибежал ко мне в слезах. И надо ж, умел прикинуться, что его все обижают, как ему трудно быть сыном Сталина. «Позвоните отцу,— попросил он, — отец вас любит, он вас послушает!»

Я никогда не звонил Сталину, — продолжает Голованов,— обычно он мне звонил. На сей раз я позвонил— при Василии. Сталин удивился, обрадовался, что я звоню. Спросил: «Наверно, что-то случилось?»

Я заступился за Василия, попросил не столь сурово его наказывать: «Ведь он еще очень молодой человек, а вокруг него столько всяких людей, желающих его использовать в своих целях!»

Сталин ответил: «Товарищ Голованов, я лучше знаю своего сына, а вам не рекомендую вмешиваться в чужие семейные дела!» — и положил трубку. Я развел руками.

Но Василий радостно бросился ко мне: «Спасибо вы меня спасли!» Как изучил своего отца! И действительно, ни в какую Сибирь он не поехал.

Василий был умен и изворотлив. Однажды приехал ко мне в штаб:

— Отец мне поручил инспектировать вашу авицию!

— Было бы правильнее, Василий Иосифович, если бы вы сказали, что отец поручил вам помочь нашей авиации!— осадил я его, и Василий ничего не возразил.

Но он меня отблагодарил за все доброе. После войны на Тушинском параде вылетел со своими истребителями в нарушение программы на минуту раньше меня и поломал мне в воздухе строй бомбардировщиков.

Сталин не раз понижал его в звании, сажал под домашний арест, в конце концов разжаловал в подполковники из генерал-лейтенантов, но вскоре помер...

Сталин уговорил маршала Тимошенко выдать его дочь за Василия:

— У вас такая хорошая семья, — может, ваша дочь на него повлияет. А если вам что-то не понравится, рубите обоих шашкой!

«Против Ленина не пойдём!»

— Сколько раз приходили к Сталину различные товарищи с проектами повышения ежемесячной квартирной платы! Известно, что у нас в стране квартплата невысока и далеко не окупает затрат на строительство. Увеличение ее могло бы существенно пополнить государственный бюджет.

Сталин в таких случаях отвечал:

— Владимир Ильич подчеркивал: «Квартира-это главное для рабочего, и ни в коем разе нельзя ущемлять его в этом». — И сделав характерный жест трубкой, Сталин заканчивал так:— Против Ленина не пойдем!

«И наоборот!»

— Как-то прихожу к Сталину,— рассказывал Голованов,— у него в кабинете верхом на стуле сидит Каганович— лысина багровая. Сталин ходит вокруг него:

— Ты что мне принес? Что это за список? Почему одни евреи?

Оказывается, Каганович принес на утверждение список руководства своего наркомата.

— Когда я был молодым, неопытным наркомнац,— сказал Сталин,— я принес Ленину просьбу одного наркома, еврея по национальности, назначить к нему зама, тоже еврея. «Товарищ Сталин! — сказал мне Владимир Ильич.— Запомните раз и навсегда и зарубите себе на носу на всю свою жизнь: если начальник еврей, то зам непременно должен быть русским, батенька, и наоборот! Иначе они за собой целый хвост потянут!»

Резким движением трубки Сталин отодвинул лежащий на столе список:

—- Против Ленина не пойдем!

Разбирает автомат

— Не раз я заставал Сталина — сидит на диване и разбирает какой-нибудь автомат Калашникова... Или с пулеметом возится, потом вызывает конструктора, что-то уточняет и дает советы — весьма дельные. Левая рука у него почти не работала, так он ею только поддерживает, а все делает правой. Было у него в молодости костное осложнение, когда бежал из ссылки и провалился в полынью. Самые лучшие люди

— Самые лучшие люди— на заводе, в поле, на аэродроме. Когда я в 37-м приехал в Москву без партбилета, кто меня спас, заслонил? Летчики, техники взяли меня в кольцо...

Штат купца Бугрова

Обсуждался вопрос об увеличении выпуска боевой техники. Нарком станкостроения Ефремов сказал, что такая возможность есть, но для этого нужна помощь и, в частности, необходимо увеличить управленческий аппарат до восьмисот человек.

Сталин, как обычно, ходил по кабинету и внимательно слушал Ефремова. Когда тот закончил, обратился к нему:

— Скажите, пожалуйста, вы слышали фамилию Бугров?,

— Нет, товарищ Сталин, такой фамилии я не слыхал.

— Тогда я вам скажу. Бугров был известным на всю волгу мукомолом. Все мельницы принадлежали ему. Лишь его мука продавалась в Поволжье. Ему принадлежал огромный флот. Оборот его торговли определялся многими миллионами рублей. Он имел огромные прибыли. — Сталин сделал короткую паузу и спросил: — Как вы думаете, каким штатом располагал Бугров для управления всем своим хозяйством, а также контролем за ним?

Ни Ефремов, ни остальные присутствующие не знали этого. Верховный ходил и молча набивал трубку. Наконец произнес:

— Раз вы все не знаете, я вам скажу. У Бугрова были: он сам, приказчик и бухгалтер, которому он платил двадцать пять тысяч рублей в год. Кроме того, бухгалтер имел бесплатную квартиру и ездил на бугровских лошадях. Видимо, бухгалтер стоил таких денег, зря Бугров платить ему не стал бы. Вот и весь штат. А ведь капиталист Бугров мог бы набрать и больше работников. Однако капиталист не будет тратить деньги, если это не вызывается крайней необходимостью, хотя деньги и являются его собственностью.— И, помолчав, подумав, Сталин продолжал: — У нас с вами собственных денег нет, они принадлежат не нам с вами, а народу, и потому относиться к ним мы должны особенно бережливо, зная, что распоряжаемся не своим добром. Вот мы и просим вас,— обратился к наркому Сталин,— посмотрите с этих позиций наши предложения и дайте нам их на подпись.

— Я не знаю,— говорил Голованов,— что представил Ефремов на утверждение Сталину, но в одном совершенно уверен, что числа в восемьсот человек там не было.

Генштаб

Не раз мы говорили о Генеральном штабе. Особенно после книг Штеменко и Василевского. Однажды я заметил:

— Василевский пишет, что Сталин не придавал значения роли Генштаба...

— А как он мог придавать, — откликнулся Голованов,— если до Сталинграда Генштаб был такая организация, которая неспособна была действовать и работать? Какое значение можно было придавать этому аппарату, который не в состоянии был собрать даже все необходимые материалы! Все основные предложения о ведении войны были от Сталина — я там каждый день бывал, а иногда и по нескольку раз в день.

Генеральный штаб войну проморгал — вот что такое Генеральный штаб!

И я, между прочим, пишу так: «Генеральный штаб и первый год войны особой роли не сыграл».

Жуков командовал дивизией, корпусом, округом. А что такое начальник Генштаба? Это человек, который все суммирует и докладывает без своего мнения, без навязывания идей, а когда все доложат, обсудят и спросят его мнение, он скажет. А Государственному комитету обороны решать эти вопросы. Как бы там ни было, Жуков показал бы документы — вот то, что происходит, это нападение на нас, это подтверждает заграница, а вот мнение Генерального штаба, — и расписался бы: начальник Генерального штаба такой-то. А почему этого не делали? Не делали потому, что Сталин говорил: «смотрите, это провокация!» И все хвосты поджали, к ядрене бабушке! Жуков— вон Василевский пишет: решение о боевой готовности приказали отдать в 8 часов вечера, а они только в час ночи передали, а в 4 часа уже немцы напали. С восьми до часу ночи! Это, знаешь что, за одно место нужно повесить за такие вещи! Василевский пишет: «Конечно, мы запоздали с этим делом».

Но мы же знаем, кто был начальником Генштаба. Каждый должен быть на своем месте. Когда козел ест капусту, а волк ягненка, это одно дело, а когда волк начинает капусту жрать, ничего не получается. Жуков полгода не просидел, наверно, на этом деле, его поставили на свое место — командовать фронтом, замом Верховного — вот это его место, это волевой человек, который имеет свое мнение, организаторские способности, умеет предвидеть и крутит на свой лад. Все стало на свои места, когда начальником Генштаба опять стал Шапошников. Жуков никаким начальником Генштаба не был и быть им не мог — для этого надо иметь не такой характер. В то же время работники Генштаба, когда их посылали на фронты, дело проваливали. У Василевского не получилось с командованием в 1945 году, а в Генштабе он был достойным преемником Шапошникова... Руководил лично Сталин

— У меня не было другого начальства, кроме Сталина. Я подчинялся только ему,— говорит Голованов.— У меня не было каких-либо других руководителей, кроме него, я бы даже подчеркнул — кроме лично его. С того момента, как я вступил в командование 81-й дивизией в августе 1941 года, в дальнейшем преобразованной в 3-ю авиационную дивизию дальнего действия Ставки Верховного Главнокомандования, а потом стал командующим АДД, кроме лично Сталина, никто не руководил ни моей деятельностью, ни деятельностью указанных мною соединений. Почему так решил Верховный, не поручил это кому-то другому из руководства, мне остается только догадываться. Покажется странным, но второго такого случая я не знаю, а все архивные документы однозначно подтверждают это.

Прямое, непосредственное общение со Сталиным дало мне возможность длительное время наблюдать за его деятельностью, стилем работы, как он общается с людьми, вникая в каждую мелочь.

Изучив человека, убедившись в его знаниях и способностях, он доверял ему, я бы сказал, безгранично. Но не дай Бог, как говорится, чтобы этот человек проявил себя где-то с плохой стороны. Сталин таких вещей не прощал никому. Он не раз говорил мне о тех трудностях, которые ему пришлось преодолевать после смерти Владимира Ильича, вести борьбу с различными уклонистами, даже с теми людьми, которым он бесконечно доверял, считал своими товарищами, как Бухарина, например, и оказался ими обманутым. Видимо, это развило в нем определенное недоверие к людям. Мне случалось убеждать его в безупречности того или иного человека, которого я рекомендовал на руководящую работу. Так было с А. И. Бергом в связи с его запиской по радиолокации и радиоэлектронике. Верховный подробно, с пристрастием расспрашивал все, что я знаю о нем, потом назначил заместителем председателя Госкомитета.

Кроме единственного случая с Берией, я не видел Сталина в гневе или в таком состоянии, чтобы он не мог держать себя в руках. Не помню случая, чтобы он грубо со мной разговаривал, хотя неприятные разговоры имели место. Дважды во время войны я подавал ему заявления с просьбой об освобождении от занимаемой должности. Причиной тому были необъективные суждения о результатах боевой деятельности АДД, полученные им от некоторых товарищей. Бывает так, что, когда у самого дела не идут, хочется в оправдание на кого-то сослаться. Тон моих заявлений был не лучшим, но это не изменило отношения Сталина ко мне. Сталин всегда обращал внимание на существо дела и мало реагировал на форму изложения. Отношение его к людям соответствовало их труду и отношению к порученному делу. Работать с ним было не просто. Обладая сам широкими познаниями, он не терпел общих докладов и общих формулировок. Ответы должны были быть конкретными, предельно короткими и ясными. Если человек говорил долго, попусту, Сталин сразу указывал на незнание вопроса, мог сказать товарищу о его неспособности, но я не помню, чтоб он кого-нибудь оскорбил или унизил. Он констатировал факт. Способность говорить прямо в глаза и хорошее, и плохое, то, что он думает о человеке, была отличительной чертой Сталина. Длительное время работали с ним те, кто безупречно знал свое дело, умел его организовать и руководить. Способных и умных людей он уважал, порой не обращая внимания на серьезные недостатки в личных качествах человека.

Удельный вес Сталина в ходе Великой Отечественной войны был предельно высок как среди руководящих лиц Красной Армии, так и среди всех солдат и офицеров. Это неоспоримый факт.

Повторяю, я подчинялся только ему. Когда сначала Г. К. Жуков, а потом А. И. Антонов попросили у меня боевые донесения, я ответил, что докладываю лично Верховному...

Лопаты

В октябре 1941 года, в один из самых напряженных дней московской обороны, в Ставке обсуждалось применение 81-й авиационной дивизии, которой командовал Голованов. Неожиданно раздался телефонный звонок. Сталин не торопясь подошел к аппарату. При разговоре он никогда не прикладывал трубку к уху, а держал ее на расстоянии — громкость была такая, что находившийся неподалеку человек слышал все.

Звонил корпусной комиссар Степанов, член Военного Совета ВВС. Он доложил, что находится в Перхушкове, немного западнее Москвы, в штабе Западного фронта.

— Как там у вас дела? — спросил Сталин.

— Командование обеспокоено тем, что штаб фронта находится очень близко от переднего края обороны. Нужно его вывести на восток, за Москву, примерно в район Арзамаса. А командный пункт организовать на восточной окраине Москвы.

Воцарилось довольно долгое молчание.

— Товарищ Степанов, спросите в штабе, лопаты у них есть? — не повышая голоса, сказал Сталин.

— Сейчас. — И снова молчание.

— А какие лопаты, товарищ Сталин?

— Все равно какие.

— Сейчас... Лопаты есть, товарищ Сталин.

— Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушкове, а я останусь в Москве. До свидания. — Он произнес все это спокойно, не повышая голоса, без тени раздражения и не спеша положил трубку. Не спросил даже, кто именно ставит такие вопросы, хотя было Степанов звонить Сталину не стал бы.

А Верховный продолжил разговор с Головановым о его дивизии...

Средство против брехунов

— Как вы оцениваете командующего фронтом, где вы сейчас были? — спросил Сталин у Голованова.

Вопрос был неожиданным. Голованов знал, как Сталин мог отреагировать на мнение тех, кому он доверял, и поэтому не спешил с ответом. Речь шла о генерале Еременко.

Сталин понял и сказал:

— Ну хорошо, мы сегодня еще с вами встретимся. Вечером Голованов снова был на сталинской даче, и разговор продолжился — прежний разговор.

— Странный он какой-то человек, много обещает, но мало у него получается,— задумчиво сказал Сталин.— На войне, конечно, всякое может быть. Видишь, что человек что-то хочет сделать, но не получается, на то и война. А здесь что-то не то. Был я у него в августе на фронте. Встретил нас с целой группой репортеров, фотографов. Спрашиваю: это зачем? Отвечает: запечатлеть на память. Я ему говорю, не сниматься к вам приехали, а разобраться с вашими делами. Вот возьмите Смоленск, тогда и снимемся!

— Товарищ Сталин, считайте, что Смоленск уже взят! —- не задумываясь, отвечает он.

— Да вы хоть Духовщину-то возьмите! — говорю ему.

— Возьмем, товарищ Сталин!

— Конечно, ни Духовщины, ни тем более Смоленска он не взял, пришлось поручить Соколовскому. Сколько раз его перемещали туда-сюда, ничего у него не получается. Что за него держаться? —- в недоумении спросил Сталин.

«Мне стало ясно,— говорит Голованов,— что среди ответственных товарищей есть люди, заступающиеся за этого командующего, и Сталин прислушивается к их мнению, но в то же время очень сомневается».

От Александра Евгеньевича я слышал рассказ и о таком эпизоде. Осень 1941 года. А. Е. Голованов и командующий ВВС генерал-лейтенант П. Ф. Жигарев прибыли в Ставку. На одной из железнодорожных, станций намечалась разгрузка наших войск, и Сталин спросил Павла Федоровича, сможет ли он организовать прикрытие. Жигарев пообещал это сделать и вместе с Головановым уехал в штаб ВВС. Вызвал начальника штаба и дал указания выделить полк истребителей для прикрытия выгружавшейся дивизии. Начальник штаба тут же недоуменно ответил:

— Вы же знаете, товарищ командующий, что истребителей у нас нет.

В это время раздался звонок. Сталин спрашивал, даны ли указания о выделении прикрытия.

— Да, товарищ Сталин, даны,— ответил Жигарев. Начальник штаба и Голованов смотрели на него изумленными глазами.

«Так и не знаю, как он выкрутился из этого положения»,— говорил мне Голованов и вспомнил случай, когда Жигарев опять обманул Сталина, сказав, что заводы не поставляют ему самолеты. Сталин тут же, из кабинета, обзвонил все авиационные заводы, подробно записав, сколько на каждом из них скопилось самолетов, за которыми не прибыли с фронта».

В продолжение этого эпизода я приведу не пропущенный цензурой конца 60-х годов отрывок из головановских мемуаров «Дальняя бомбардировочная...»:

«Когда товарищи ушли, Сталин медленно подошел к Жигареву, одна из рук его стала подниматься.

«Неужели ударит?» - мелькнула у меня мысль.

Подлец! - с выражением глубочайшего презрения проговорил Сталин, и рука его опустилась. -

Быстрота, с которой ушел Павел Федорович, соответствовала его желаниям. Долго ходил Сталин, а я, глядя на него, думал, какую нужно иметь волю, какое самообладание, как умеет держать себя в руках этот изумительный человек, которого с каждым днем узнавал я все больше и больше, невольно чувствуя к нему уважение…

Что же он теперь будет делать с Жигаревым? Предаст его военно-полевому суду, как было сделано с Павловым? Но положение на фронтах сейчас не то, что было в июне-июле 1941 года. Наконец Сталин заговорил:

— Вот повоюй и поработай с этим человеком! Не знает даже, что творится в своей же епархии! Придется вам выправлять дело!»

Сталин хотел назначить Голованова командующим ВВС. Но молодой генерал отказался:

— Товарищ Сталин, мне бы с АДД справиться! Только начало что-то получаться...

— Жаль, очень жаль,— сказал Сталин, но согласился с Головановым.

У Сталина были брюки с очень глубокими карманами, откуда он иногда подолгу доставал замусоленную записную книжку — «колдуна» — и говорил:

— Это у меня средство против брехунов типа Еременко и Жигарева!

Надо сказать, что оба они, в общем, благополучно закончили войну, а при Хрущеве один стал Маршалом Советского Союза, другой — Главным маршалом авиации.

Зорге

— О том, что война с Германией неизбежна, было известно всем, имеющим отношение к военному делу,— говорит Голованов. Сталин был фактическим руководителем государства и нес ответственность за просчет в определении срока нападения Германии, он и сам указывал на этот свой просчет во время встречи с Рузвельтом и Черчиллем в Тегеране, ни на кого не сваливая вину. Однако надо прямо сказать, что его действия были результатом той информации, которой его питали. Известно, что начальник Главного разведывательного управления Красной Армии Ф. И. Голиков, да и не только он один, докладывал Сталину разведданные из зарубежных источников, подчеркивал, что считает эти сообщения провокационными. Есть документы. Об этом пишет в своей книге и Г. К. Жуков.

Все мы очень уважали С. К. Тимошенко — жаль, он не оставил никаких мемуаров. А это был очень честный и интересный человек! — И Голованов рассказал, как однажды, в 60-е годы, когда в Москве проходила международная встреча ветеранов, в перерыве С. К. Тимошенко пригласил пообедать Жукова, Конева, Тюленева, адмирала Кузнецова и Голованова. Заговорили о нашем разведчике Рихарде Зорге, о котором в то время впервые стали много писать.

— Никогда не думал, что у меня такой недобросовестный начальник штаба, —- сказал Тимошенко, имея в виду Жукова, — ничего не докладывал мне об этом разведчике.

— Я сам впервые о нем недавно узнал, — ответил Жуков.— И хотел спросить у вас, Семен Константинович, почему вы, нарком обороны, получив такие сведения от начальника Главного разведывательного управления, не поставили в известность Генеральный штаб?

Голованов отмечал, что Тимошенко всю жизнь был большим авторитетом для Жукова, Георгий Константинович всегда относился к нему с большим почтением

— Так это, наверно, был морской разведчик? — спросил Тимошенко Н. Г. Кузнецова

Но и Николай Герасимович ответил отрицательно. Так выяснилось, что ни начальник Генерального штаба, ни нарком обороны не знали о важных документах, которыми располагало Главное разведывательное управление...

Банкет с Черчилем

Рассказ об этом эпизоде я не раз слышал от Голованова, да и описание его есть в мемуарах маршала «Дальняя бомбардировочная...». Однако в печать прошло не все написанное Александром Евгеньевичем. Постараюсь воспроизвести и то, что было вырублено цензурой в 1971 году.

Голованов рассказывал, как в августе 1942 года его вызвал с фронта Сталин, что бывало нередко. Когда Голованов прибыл в Москву, Сталин позвонил ему в штаб АДД и сказал:

— Приведите себя в порядок, наденьте все ваши ордена и через час приезжайте.— Сталин положил трубку

«И прежде случалось,— пишет Голованов,— что Сталин, позвонив и поздоровавшись, давал те или иные указания, после чего сразу клал трубку. Это было уже привычно. Верховный имел обыкновение без всяких предисловий сразу приступать к тому или иному вопросу. А вот указаний надеть ордена и привести себя в порядок за год совместной работы я еще ни разу не получал.

Обычно я не носил никаких знаков отличия, и пришлось потрудиться, чтобы правильно прикрепить ордена на гимнастерке, почистить ее и пришить новый подворотничок.

Придя в назначенный час, я и вовсе был сбит с толку. Поскребышев направил меня в комнату, расположенную на одном этаже с Георгиевским залом. Там уже были К. Е. Ворошилов, В. М. Молотов, А. С. Щербаков и еще два-три человека. Вошел Сталин, не один. Рядом с ним я увидел высокого полного человека, в котором узнал Уинстона Черчилля, и какого-то военного, оказавшегося начальником английского генерального штаба Аланом Бруком. Сталин представил Черчиллю присутствующих, а когда очередь дошла до меня и он назвал мою довольно длинно звучащую должность, дав при этом соответствующую аттестацию, я почувствовал, что краснею. Черчилль очень внимательно, в упор разглядывал меня, и я читал в его взгляде некоторое изумление: как, мол, такой молодой парень может занимать столь высокую ответственную должность? Поскольку я был самым младшим, здоровался с Черчиллем последним. После представления Черчиллю всех нас Сталин пригласил к столу».

Далее Голованов рассказывал, что стол был небольшим, присутствовало человек десять или немного больше. Последовали тосты, и между Черчиллем и Сталиным возникло как бы негласное соревнование, кто больше выпьет. Черчилль подливал Сталину в рюмку то коньяк, то вино, Сталин — Черчиллю.

— Я переживал за Сталина,— вспоминал Александр Евгеньевич, — и часто смотрел на него. Сталин с неудовольствием взглянул на меня, а потом, когда Черчилля под руки вынесли с банкета, подошел ко мне: «Ты что на меня так смотрел? Когда решаются государственные дела — голова не пьянеет. Не бойся, России я не пропью, а он у меня завтра, как карась на сковородке, будет трепыхаться!»

В 1971 году это не напечатали. На полях верстки было написано: «Сталин так сказать не мог».

—Не мог! Да он мне это лично говорил! — воскликнул Голованов. В словах Сталина был резон, ибо Черчилль пьянел на глазах и начал говорить лишнее. Брук, стараясь это делать незаметно, то и дело тянул его за рукав. В поведении Сталина ничего не менялось, и он продолжал непринужденную беседу. Сталин видел в Черчилле человека, которого не объедешь, не обойдешь. Он говорил о нем: «Враг номер один, но более умного человека из всех, кого я знал, не встречал».

Приносящая победу....

В очередной раз вызванный с фронта в Москву, Голованов прибыл в столицу до рассвета и, решив, что в такой ранний час им никто не будет интересоваться, поехал навестить семью, тем более что родилась дочь, которую он еще не видел. Однако перед этим заехал Генштаб и сказал офицеру Евгению Усачеву, чтоб сразу, вызвал, если спросят. А кто может спросить командующего АДД, безупречно исполнительный Усачев знал.

Дома время летело быстро, из штаба не звонили, но в половине одиннадцатого Голованов решил все-таки поехать в штаб. Каково же было его удивление когда Усачев доложил, что его уже давно спрашивали

— Как же вы могли мне об этом не сообщить?, — возмутился Голованов.

— Мне было запрещено

— Кто же мог вам запретить?

— Товарищ Сталин

Оказывается, в десятом часу утра позвонил Верховный и спросил, прибыл ли Голованов и где он сейчас находится. Усачев доложил. Спросив фамилию офицера и занимаемую должность, Верховный сказал:

— Вот что, товарищ Усачев, Голованову вы не звоните и его не беспокойте, пока он сам не приедет или не позвонит, иначе вы больше не будете работать у Голованова. Когда он появится, передайте, чтоб он мне позвонил. Все ясно?

Разговор был окончен.

— Не мог же я, Александр Евгеньевич, не выполнить указание товарища Сталина,— сказал Усачев. «Конечно, он прав»,— подумал Голованов Не часто Сталин давал указания младшим офицерам. Да и кто бы посмел не выполнить? Раздался звонок. В трубке был голос Молотова. Голованова ждали на Ближней даче. Поехал, переживая. Еще бы! Отлучился из штаба, когда могли вызвать в любое время. Решил сразу извиниться. Однако, войдя в комнату, увидел улыбающегося Сталина и рядом Молотова

— Ну, с кем поздравить?— весело спросил Сталин.

— С дочкой, товарищ Сталин.

— Опять дочка? — Это была третья дочь у Голованова.— Ну, ничего, люди нам очень нужны. Как назвали?

— Вероника.

— Это что же за имя?

— Греческое имя. В переводе на русский — приносящая победу

— То, что нам нужно. Поздравляю вас!

Разговор перешел на другие темы. Сталин, обычно больше слушавший и мало говоривший, на этот раз сам стал рассказчиком. Он вспоминал побеги из ссылок, как провалился в прорубь на Волге и потом долго болел, как из-за плохой конспирации не удался побег Свердлова из Туруханского края... И вдруг без всякого перехода Сталин сказал:

— Полетим в Тегеран на встречу с Рузвельтом и Черчиллем

«Я не выдержал и улыбнулся,— вспоминал Голованов,— улыбнулся той осторожности, которой придерживался Сталин, видимо, всю жизнь, даже с людьми, которым доверяет. Нелегкая была жизнь у этого человека, когда приходилось разочаровываться в друзьях».

— Чему вы улыбаетесь?— спросил Сталин удивленно. Голованов промолчал. Сказать правду не решился, а неправду — не смог.

Немного помолчав, Сталин сказал:

— Об этом никто не должен знать, даже самые-близкие вам люди. Организуйте все так, чтобы самолеты и люди были готовы к полету, но не знали, куда и зачем. Нужно организовать дело, чтобы под руками были самолеты и в Баку, и в Тегеране, но никто не должен знать о нашем там присутствии.

Было решено, что Голованов также полетит в Тегеран, а Сталина повезет летчик Грачев, которого Голованов знал по полетам в Монголии. Как выяснилось позже, осторожность Сталина была весьма не лишней: немецкая разведка тщательно подготовила покушение на «Большую тройку» в Тегеране. Но на сей раз Сталин перехитрил Гитлера.

Сразу после Тегеранской конференции, 5 или 6 декабря 1943 года, Голованову позвонил Сталин и попросил приехать на дачу. Сталин был один. Он ходил в накинутой на плечи шинели. Поздоровался и сказал:

— Наверно, простудился. Как бы не заболеть воспалением легких

Он тяжело переносил такие заболевания. Немного походив, он неожиданно заговорил о себе:

— Вот все хорошее народ связывает с именем Сталина, угнетенные видят в этом имени светоч свободы, возможность порвать вековые цепи рабства. Конечно, такие волшебники бывают только в сказках, а в жизни даже самый хороший человек имеет свои недостатки, и у Сталинаих достаточно. Однако, если есть вера у людей, что, скажем, Сталин сможет их вызволить из неволи и рабства, такую веру нужно поддерживать, ибо она дает силу народам активно бороться за свое будущее.

«Змея!»

В конце 1943 года, в очередной раз приехав на дачу в Кунцево, Голованов открыл дверь в прихожую и услышал громкий голос Сталина:

— Сволочь! Подлец!

Голованов остановился в нерешительности. «Кого это он так? Может, сына, Василия? Пожалуй, не стоит к нему сейчас заходить». И Голованов собрался было уйти, но Сталин уже заметил его:

— Входите, входите!

В маленькой комнатке рядом с прихожей, где помещались всего лишь стол, стул и книжный шкаф, стоял Сталин. На подоконнике сидел Молотов. Спиной к Голованову стоял человек, которого он не сразу узнал.

— Посмотри на эту сволочь! — сказал Сталин Голованову, указывая настоящего.— Повернись! — скомандовал Сталин

Человек повернулся, и Голованов узнал Берию.

— Посмотри на этого гада, на этого мерзавца! Видишь? — показывая пальцем на Берию, продолжал Сталин

Голованов стоял, ничего не понимая.

— Сними очки!

Берия послушно снял пенсне.

— Видишь — змея! Ведь у него глаза змеиные! — воскликнул Сталин

«Я посмотрел, — вспоминает Голованов, — Сталин прав, действительно у него змеиные глаза!»

— Видел?— уже спокойно продолжил Сталин — А ведь у него прекрасное зрение, мелким бисером пишет, а очки носит с простыми стеклами. Вот почему он носит очки! Вячеслав у нас близорукий, плохо видит, потому носит пенсне. А у этого глаза змеиные!

Голованов стоял молча. В Сталине чувствовалась какая-то внутренняя борьба.

— Всего хорошего, — сказал Сталин, поднимая руку. — Встретимся позже.

У Сталина часто возникали сомнения по поводу Берии, считает Голованов.

— Но такие, как Хрущев, дружок Берии, который перед ним на брюхе ползал, все время разубеждали Сталина: «Да что вы, товарищ Сталин! Это преданнейший человек!» Боялись Берии. А Сталин его, было дело, по полгода не принимал. В последний год жизни Сталина чувствовалось, что дни Берии сочтены...

Ильюшин

Главным поставщиком самолетов для авиации дальнего действия было конструкторское бюро Сергея Владимировича Ильюшина. Его Ил-4 служили летчикам-дальникам всю войну.

— Несмотря на то, — вспоминал Голованов, — что самолеты Сергея Владимировича имели огромный удельный вес в Военно-Воздушных Силах, особенно знаменитые штурмовики Ил-2 — «Черная смерть», как прозвали этот самолет немцы, — сам конструктор был удивительно скромным, я бы сказал, малоприметным человеком. Его, как говорят, не было ни видно, ни слышно. Вторым таким человеком среди конструкторов был, по моему мнению, создатель непревзойденных истребителей Лавочкин...

Но Ильюшин при всей своей скромности был человеком твердым, и добиться от него изменений в конструкции его самолетов было весьма непросто.

Голованов рассказал такой эпизод. Радиус действия самолетов Ил-4 не позволял свободно летать по глубоким тылам противника и доставать такие объекты, как, скажем, Берлин. Дополнительная загрузка горючим увеличивала полетный вес самолета, и получалось, что надо было меньше брать бомб. Но об этом в ту пору не могло быть и речи. Значит, оставалось только одно: увеличить предельно допустимый полетный вес самолета, что разрешается только в исключительных случаях. Когда штаб АДД попросил Ильюшина увеличить этот вес на 500 килограммов, конструктор отказал.

Однако через некоторое время довольно часто стали появляться сообщения о налетах на Берлин и другие объекты противника, расположенные в глубоких тылах. Причем в сводках говорилось о налетах больших групп самолетов, наименования которых не упоминались. Ильюшин понимал, что либо летают его самолеты, либо в АДД появились какие-то новые машины с большим радиусом действия. И Сергей Владимирович приехал к Голованову:

— Александр Евгеньевич, вот вы Берлин бомбите, у вас что, новые машины появились?

— Летаем на вашей машине,— ответил Голованов.

— А как же с горючим, с бомбовой загрузкой?

— Подвешиваем дополнительные баки на 500 литров, а боевая загрузка — полная. Отличную машину вы сделали, Сергей Владимирович! У меня орлы прилетают — по три сотни пробоин, на честном слове тянут, а возвращаются!

Конструктор покачал головой и ничего не сказал. Но через некоторое время прислал официальное разрешение увеличить полетный вес его самолета.

— С таким полетным весом мы проработали всю войну,— говорит Голованов.— И когда летал! на предельный радиус, за счет увеличенного конструктором полетного веса брали дополнительную бомбовую нагрузку.

Удивительный человек! Другой сделает на грош, а раззвонит повсюду на рубль!

Голованов был весьма высокого мнения об Ильюшине, выделял его из всех наших авиационных конструкторов.

— Шла война, но думали о будущем,— говорил Александр Евгеньевич.— Ильюшин, создатель знаменитых штурмовиков и бомбардировщиков, выполнил новую задачу — сконструировал современный по тому времени пассажирский самолет. 2 августа 1944 года я подписал приказ о назначении макетной комиссии для заключения по двухмоторному магистральному пассажирскому самолету конструкции Героя Социалистического Труда С. В. Ильюшина. И вскоре на линиях Гражданского воздушного флота появился Ил-12...

АМЕТ-ХАН

Спрашиваю о недавней гибели дважды Героя Советского Союза Амет-хана Султана. Он испытывал двигатель, подвешенный под Ту-104. Двигатель в полете взорвался. Погиб легендарный военный летчик-истребитель, заслуженный испытатель. Он крымский татарин. На родине, в Алупке, откуда все его земтяки были выселены, ему тем не менее поставили памятник. Помню, как один из крымских татар, поэт?